звучащие стихи

для тех, кто слушает стихи

Тариэл
Цхварадзе:

"В больших глазах была мольба..."	mp3	1043 K
"Всё этой ночью было из стекла..."	mp3	1556 K

Зарисовки
"Вечер подкрался, звёзды мерцают..."	mp3	696 K
"Тополя в безлюдном парке..."	mp3	997 K
"Туман густой, молочно-белый..."	mp3	843 K
* * * * * * * * * *
"Аравийской весной саранчу из пустынь..."	mp3	1312 K
Варшавская зарисовка ("Небо взбухло и провисло...")	mp3	1632 K
"Смотрю в немытое окно..."	mp3	1234 K
"Хорошо, чёрт возьми, моя милая Мурка..."	mp3	1125 K
"У перехода девочка студентка..."	mp3	1257 K
"Помолюсь, авось отпустит..."	mp3	1606 K
"Когда в кармане рубль последний..."	mp3	1017 K
"Просыпайся время вышло..."	mp3	1109 K





*  *  *
В больших глазах была мольба
и безграничное доверье,
я ей дарил, касаясь лба,
надежду, только на мгновенье.
А ей казалось рядом Бог,
пришедший вдруг из ниоткуда
на перекрёсток двух дорог,
чтоб сотворить сейчас же чудо.
Как объяснить, что я не Бог,
что жизнь вообще-то злая штука...
Асфальт в крови – лежит щенок,
а рядом плачущая сука.
..^.. 












*  *  *
Всё этой ночью было из стекла –
аэропорт, отель и даже лица
и чача виноградная текла
и согревала в холод, как Жар-птица.
Хотел, чтоб окна выходили в сад,
а не к перрону метрополитена,
колёсный стук, вибрировал фасад
и ослепляли лампы галогена.
Нет, не тиха украинская ночь
и Днепр не чуден при любой погоде,
джин лампы, напрягись и обесточь
метро и освещенье в переходе.
Усну на час, и тут приснится сон,
как панночка стучится гробом в темя,
отель «Турист» пронзит мой дикий стон
и остановится на полседьмого время.
И подскочу, и лифтом быстро вниз
спущусь к буфету, выпить чашку кофе
и усмехнётся криво Дионис,
скрестив колени на хрустальном штофе.
..^.. 












Зарисовки




*  *  *
Вечер подкрался, звёзды мерцают,
тает у образа свечка,
бабушка тихо сказки читает,
хлебушком пахнет печка.
Змейкой внизу серебристый ручей,
скрипы уставшей мельницы,
а на небесной чёрной парче
встретились две Медведицы.
..^.. 








*  *  *
Тополя в безлюдном парке – голые,
плечи опустив, стоят в тоске,
как бродяги с улицы, бездомные
без одежды тёплой – налегке. 
Лавочки снежком чуть запорошены – 
никому не нужный атрибут,
пёс хромает, лапы отморожены, 
редкие прохожие бредут.
Вороны в снегу чего-то ищут,
дворник вдалеке шуршит метлой,
ветер заунывно в ветках свищет,
корка льда сверкает над водой.
..^.. 














*  *  *
Туман густой, молочно-белый,
спустившись горною тропой,
разлился сказочною пеной,
накрыв селенье с головой.
Под одеялом мокро-ватным
притихли старые дворы
и только слышен лай невнятный
пса из далёкой конуры.
По тускло-серой акварели,
плывёт размытая луна,
цепляясь за верхушки елей
и колдовская тишина.
..^.. 



    *  *  *  *  *  *  *  *  *












*  *  *
Аравийской весной саранчу из пустынь
ветер бросил на северо-запад,
и арабскою вязью накрыло латынь, 
и в бегах проповедует Папа.
Лувра нет, галерея Уффици горит, 
эхо стонет в разграбленном Прадо.
Регулярно подвозят в Марсель динамит
корабли морехода Синдбада.
Мать старушка ослабла и не устоит
от напора восточного братства,
уцелеют, возможно, лишь викинг и брит,
да монголо-татарское ханство.
Не хотелось о грустном, но эти слова,
могут сбыться уже послезавтра…,
а пока, как обычно, каштанов листва
шелестит в переулках Монмартра.
             Батуми.04.01.2017.
..^.. 













Варшавская зарисовка

Небо взбухло и провисло,
и обрушилось дождём.
Мы в кафе над серой Вислой
непогоду переждём.
Разноцветные наливки
сердце радуют и глаз,
и шипят вокруг обрывки
незнакомых польских фраз.
«Жи» да «Ши», да Лёлик, Болик,
журек ешь, сиди, кури.
Здесь раввин и тот католик,
и везде Шопен с Кюри.
Ночь пройдёт, настанет утро,
солнце брызнет, и мороз
леденящим перламутром
нас введёт в анабиоз.
К вечеру ожить, оттаять
смогут нам помочь друзья. 
Сохранит надолго память
то, чего забыть нельзя.
Теплоту короткой встречи,
разговоры о былом…
Так обычно ангел лечит
душу, трогая крылом.
         Батуми.26.02.2019.
..^..












*  *  *
Смотрю в немытое окно
на старый двор, где в домино
играют сутки напролёт
из года в год.
Куда пригнал свой «Мерседес»
за двадцать штук дворовый Крез,
из Амстердама через Кёльн.
На белый клён
взобрались местные коты
ночной чёрнее темноты.
Соседка в тазике своё,
несёт развешивать бельё
и через весь квадратный двор
сплетут немыслимый узор – 
бюстгальтера, носки, трусы,
штаны из выцветшей джинсы
и крик капризный малыша,
такой, что звон стоит в ушах,
а дворник, что с похмелья злой
по нервам шаркает метлой.
Уже давно
не мыто пыльное окно,
сегодня надо бы помыть
и дальше жить.
..^..   













*  *  *
Хорошо, чёрт возьми, моя милая Мурка, 
что в мои пятьдесят с малым хвостиком лет 
из меня получился не лагерный урка, 
а какой-никакой местечковый поэт. 
И теперь вот из только что изданной книжки 
я стихи по пивнушкам читаю в порту, 
только знаешь, Мурёнок, запретка и вышки 
до сих пор часто снятся... В холодном поту 
подскочу среди ночи, и долго ещё я 
не могу разобраться спросонья никак – 
это я так страдаю сейчас с перепоя, 
или снова «мотаю» по тюрьмам трояк?
..^..   















*  *  *
У перехода девочка студентка
с плакатом мирным в тоненькой руке.
Ей показалась тесной наша клетка,
и надоело жить на поводке.
Толпа отреагирует не ахти – 
один, два селфи, вот и весь пикет.
«Тебе стоять на трудовой бы вахте», -
подкинет кто-то дельный ей совет.
А в кабинете, где портрет и знамя,
припомнив Одоевского строку,
чтобы из искры не возникло пламя,
решат стереть пикетчицу в муку.
И за её невинное бунтарство,
и этот показушный альтруизм
сначала влепят год за хулиганство,
потом добавят три за терроризм.
           Батуми. 10.11.2016
..^..   











*  *  *
Помолюсь, авось отпустит
хоть на время эта боль,
а в графе – грехи, допустим,
вместо ста, поставят ноль.
Дело сделано, всё чисто,
оперением шурша
вся сверкающе-лучиста,
воспарит моя душа.
Взглянет сверху полубогом –
человечики снуют,
кто-то грудью, кто-то боком,
пробивают свой маршрут.
А маршрут у всех в итоге,
хоть извилист, но один –
по истоптанной дороге
в поднебесный карантин.
Там всех быстро отфильтруют,
разобьют на чёт, нечёт,
по коробкам упакуют
и поставят на учёт.
Регистрация навеки –
слева ад, а справа рай,
просто всё без подоплеки –
человечек выбирай.
Помолился, ну и ладно –
Бог не выдаст, чёрт не съест,
и хоть это так накладно,
до конца неси свой крест.
..^..





























*  *  *
Когда в кармане рубль последний,
а завтра день без перспектив,
бери взаймы, иди в соседний
кабак, соседку прихватив.
А если вдруг она откажет,
капризно поведя губой,
ты, не задумываясь даже,
иди туда с любой другой.
Гуляй, несчастный неудачник,
рви на куски последний день,
перед тобой уже маячит
укутанная в саван тень.
Целуй красивую подругу
и некрасивую целуй,
залив вином тоску и скуку,
по капле этот день смакуй!
..^.. 








*  *  *
Просыпайся время вышло,
посмотри уже заря
растеклась по рёбрам крыши
тёплым цветом янтаря.
Повезу тебя за горы,
где живёт моя родня,
где в бока вонзая шпоры
я мальчишкой гнал коня.
Страх в то время был неведом,
не найдя в лесу руно,
мчал домой и вместе с дедом
босиком давил вино.
А потом приклеив к бочке
лист, как здесь заведено,
выводил дед гордо строчку:
«Тариэлово вино».
Пролетело полстолетья,
деда нет давным-давно,
но под прессом лихолетья
лишь окрепло то вино.
       Батуми  17.11.2016.
..^..

всё в исп. В. Луцкера

*** Нас разделяют только горы, но это вовсе не помеха, когда народ ваш стонет в горе, нам этот стон доносит эхо. Ваш говор, как и наш – гортанный, мы дышим и живём Кавказом, у нас одни и те же раны от пуль солдата из спецназа. У нас одни и те же танцы, традиции, одежда, песни. Нам с детства повторяют старцы – „Умри за горы и воскресни!“ У нас и кровь одна и та же, но нас хотят стравить, похоже, давай же, брат себя обяжем – не доставать кинжал из ножен. Слева «братья», справа «братья», только знаешь, извини, тяжелы порой объятья многочисленной родни. Кнут и пряник, кнут и пряник, правда, всё же чаще кнут, то тебе откроют краник, то в бараний рог согнут. Не пойму что «братьям» надо, и на кой я сдался им, вот и мучает досада – нелюбим или любим. Флюгером кручусь на крыше, угадай, поди, где брат – этот, что по вере ближе, или тот, кто демократ? Впрочем, всё давно решили, выбирай, не выбирай, не спросили, проглотили, не жуя мой каравай. Батуми.08.01.2017. Зарисовки *** 1 *** *** 3 Зима-лето, опять зима-лето, их уже у меня шестьдесят, мозг стареет, но помнит при этом, всех живых и убитых ребят. Костя «Львовский» и «Тушинский» Славка, Лёха «Лысый», Витюха «Губа», воспитала нас всех коммуналка, мы по сути то все – голытьба. Как вы, где вы сегодня босота, в бильярдной, небось, как всегда, повидаться со мной не охота, вспоминаете ли иногда? Я бы встретил вас снова по-братски, по-людски, как положено нам. Сдам барыге тяжёлые цацки, и напьемся, как водится в хлам. Вспомним прошлые годы лихие, их из жизни не выкинуть, нет. Потому и пишу то стихи я, что хлебнул много горя и бед. Но не хватит, запаса таланта, чтобы, словом вас всех обласкать. Если умно сказать, вы – константа, та, которую не поменять. Батуми.16.05.2018. С чем сравнить наши горские танцы, если можешь, на солнце взгляни – видишь, красные протуберанцы? Вот на них и похожи они. Взрыв эмоций, глазища навыкат, звон кинжальный, искры вразлёт, барабан бьёт, как лошадь копытом, а гармоника душу вам рвёт! Вот, красавец – пошёл на носочках, весь подтянут, как будто струна, каждый шаг, словно в пол сверху точка или вбитая в сердце стрела. А прыжок, как полёт в поднебесье, ты и сам вдруг пускаешься в пляс, и для танца становится тесным поседевший так рано Кавказ! . *** Достанет вечная жара, улыбка сфинкса, дым кальяна, и Моисеева гора, и ржавая вода из крана, и приторный на вкус кишмиш, и зов к намазу муэдзина, и недокуренный гашиш, и зазывала магазина. И так захочется назад, скорее в горную прохладу, где есть и дождь и снегопад, где каждый рад тебе, как брату. Продав квартиру с барахлом, с забитым долларами кейсом, я улечу туда, где дом, без багажа ближайшим рейсом. И встретит родина не та, не та, что виделась ночами. И отрезвленья пустота, и пожимание плечами. Мол, что поделаешь, браток, что есть, то есть – живи как знаешь. Здесь каждый тронулся чуток, за год и ты таким же станешь. И стал. Из дома ни ногой. Сижу, курю, стучу по «клаве», и слышу, рядом за стеной сосед читает «Отче Аве»… *** Я успокоился и проще принимаю надменного молчанья громкий хор, мы все грешны, поэтому прощаю, всех за спиной моей несущих вздор. Мол, как пришёл наглец из ниоткуда, так и отправится назавтра в никуда… Я улыбаюсь, как индийский Будда, или Джоконда даже, иногда. На этом всё, достаточно мне спора, поскольку самому и не понять, как удалось из «всяческого сора», набрать стихов четвёртую тетрадь. Верблюд уйдёт, охрипнет пёс от лая, жизнь всех и всё поставит на места, и может статься, что строка простая, на самом деле вовсе непроста. Батуми. 14.07.2017. *** Дорогая, я в конце пути – шаг-другой, и точка невозврата. Напросился рядышком идти, а теперь вот думаю – а надо? Боли в пояснице всё сильней, еле дохожу до туалета… Череда безрадостная дней, мысли о покупке пистолета. Слягу раньше времени в постель, и начнутся – шприцы, капли, «утки»… Ты представь, такая канитель навсегда твои заполнит сутки. Каждый в трудный час всегда ворчит, вот и я ворчу, давя на жалость. Поколдуют умные врачи, и глядишь комфортней встречу старость. Всё что сказано – пустая блажь, я в душе надеюсь на иное… Шаг за шагом на седьмой этаж: "Здравствуй моё счастье неземное!" Батуми. 21.12.2019. Когда к весне набухнут соком почки и приготовится цвести каштан, передадут в facebook-е по цепочке, что расстреляли киевский Майдан. Как дежавю, всё это было, было – булыжники, слезоточивый газ, и дымом прокопчённое Светило, и в чёрных масках скалится спецназ. И кровь, и ярлыки с телеэкрана, и выпитый за упокой стакан… Старуха смерть дорогой Чингисхана, вернулась на сегодняшний Майдан. Всё и всех возлюбить это очень не просто, крови пролито много, как тут не крути, от убитого Авеля до Холокоста незаметно и быстро сумели дойти... И закончились рифмы, а тонким верлибром, будет видимо трудно сейчас передать, как в пичугу колибри двадцатым калибром, станут снова и снова от скуки стрелять. Беззащитная птаха, частица природы, ты не феникс, который воскреснет опять, улетай в те края, где есть больше свободы, здесь давно уже нечего больше терять... Александру Радашкевичу Светлейшество сейчас живёт в Париже, а по-другому Сашу не назвать, ниспосланы ему, как видно свыше – блестящий ум и княжеская стать. И даже я мужлан и выпивоха, с ним посетив однажды Льежский бар, стал понимать, что материться – плохо, и начал корректировать «базар». Ах! Эти запредельные верлибры – как тонким шёлком вытканная ткань, как женщины манящие изгибы, как африканского алмаза грань. Естественно, что ты живёшь в Париже, вдали от бездуховной гопоты, ты долго шёл, мой друг, и всё же вышел на пик ей недоступной высоты. Наполним же вином свои бокалы и по-гусарски лихо, вздёрнув бровь, чтобы в гробах заёрзали вандалы, их осушим за голубую кровь! Юрию Кобрину Я-то тебя понимаю, сам прибывая в тоске, раны души заливаю спиртом сейчас в кабаке. Наше прощание с веком, как затянувшийся сплин, отяжелевшие веки, складки глубоких морщин. Совесть закатана в банку, плотно на тысячи лет, вывернули наизнанку созданный Богом сюжет. Я хочу сесть с тобой рядом, выпить спокойно вдвоём, дождь вперемешку с градом – мы его тут переждём. Здесь, ты же знаешь, всё честно, ясно, без всяких интриг, наших дорог перекрестье – я тебя жду, старик. Бахыту Кенжееву Бархатный голос, прищуренный взгляд, хиппи с налётом стиляги – примет красиво три рюмки подряд из позолоченной фляги. И заворкует, как тот голубок, если присутствуют дамы – манит в сплетённый словами силок, руша их мир моногамный. Вечный бродяга, мой друг менестрель, плюнем на приторный глянец – в бочках давно уже пенится хмель, где тебя носит, скиталец? Сядем у моря под пальмой вдвоём, позже подтянется третий. Истину, точно, к утру, мы найдём где-то среди междометий... Это ль не повод? Давай, прилетай – видишь, с горы я маячу... Что-то грустит мандариновый рай, и выдыхается чача. Михаилу Юдовскому Виноград, уже созревший красным цветом красит склон, красота же, бляха-муха – так сказал бы Соломон! На востоке волки бродят, рвут добычу на куски, больно сердцу, ох как больно, как не спиться тут с тоски. Что поделать, друг далёкий, понимаю – всё не так, соловьи поют за Рейном, но, по-моему, не в такт. Собирай свой чемоданчик или лучше вещмешок, рви ко мне на Черноморье, бесшабашный корешок. В кахетинском растворившись, словно в море Жак Кусто, мы услышим, как кукушка отсчитает нам по сто. Дождь прольётся стороною, солнце выйдет – вот те крест, всё наладится, срастётся на ближайший Благовест. Автандилу Т. Десять лет прошло, а может больше, как дорожки наши разошлись. Слышал, что сейчас ты где-то в Польше снова перекраиваешь жизнь. Путь «бродяги» выбираем сами. С ранних лет до старости седой, бродим между странами кругами, но никак не попадём домой. В октябре в деревне будет ртвели, винный разольётся аромат, без тебя детишки повзрослели, без тебя налился виноград. Батя твой готовится к охоте, с августа открыт у нас сезон. Вальдшнепа собьёт на перелёте дробь с утра, забитая в патрон. Мы с тобою, друг мой, как подранки – кровоточим раненым крылом. Вмазать что ли по старинке «ханки», и забыться в мыслях о былом… Извини за грусть, братишка в тексте, Бог не фраер, даст ещё не раз всей семьёй собраться снова вместе, как бывало на Медовый Спас. * * * Вы не видели глиняный квеври*, не знаком вам и запах марани*, приоткрою в мир Бахуса двери, многолетним вином одурманю. В летний зной мы спустимся к речке, где орешника тень над водою. Для марани, вот это местечко ещё дед застолбил за собою. Свежий сыр и чади* горячий, положу на скатёрку с душою, предложу всем по стопочке чачи, после этого квеври открою. Глину белую с крышечки сдвину, как учил меня дед – осторожно, и увидев вино, я застыну, аромат, ощущая подкожно. Черпаком из просушённой тыквы зачерпну – подставляйте пиалы. После слов из короткой молитвы, мы закатим здесь пир небывалый! * * * Просыпайся время вышло, посмотри уже заря, растеклась по рёбрам крыши тёплым цветом янтаря. Повезу тебя за горы, где живёт моя родня, где в бока вонзая шпоры я мальчишкой гнал коня. Страх в то время был неведом, не найдя в лесу руно, мчал домой и вместе с дедом босиком давил вино. А потом приклеив к бочке лист, как здесь заведено, выводил дед гордо строчку: «Тариэлово вино». Пролетело полстолетья, деда нет давным-давно, но под прессом лихолетья лишь окрепло то вино. *Квеври – огромные глиняные кувшины для хранения вина. *Марани – место, где зарывают такие кувшины в землю. *Чади - кукурузная лепёшка. Привыкайте писать под диктовку тексты для министра культуры, и учитывая обстановку множьте горы макулатуры. Пойте песни хвалебные Крезу, Крезу нравятся песни такие… Ну а я буду петь «Марсельезу», в барабаны бить боевые. Время всё по местам расставит, канут Крез и министры в Лету… Пусть сегодня дьявол лукавит, мне до этого дела нету. Закурю по старинке «Приму», кольца дыма выдохну с форсом… Те, кто тянется к Третьему Риму, есть надежда – останется с носом. Батуми. 02.08.2021. Не грусти мой корешок, отпусти тревогу. Вмажь стакан на посошок, да и в путь-дорогу. В небе звёзд сегодня тьма – падают в окошко. Миг ещё – сведёт с ума лунная дорожка. Кокаин ли, анаша всё одно – отрава. Шрам от финского ножа между рёбер справа. Заживёт не заживёт – подскажи цыганка, почему так душу рвёт тёмная изнанка? Только, знаешь без греха – Иисус, да дети. Ночь обманчиво тиха, когда ставит сети. Батуми. 14.08.2021. Венской ночью в конце переулка голос ангельский слышался мне. Тишину рвал сопрано так гулко, что стекляшки дрожали в окне. На жаровне дышал хачапури, сыр тягучий стекал по краям, а дымок от дурманящей дури уносил всех к далёким мирам. Пили чачу, играла гитара, грели душу улыбки друзей. Два поэта и девушек пара собирались наутро в музей. Но какое в музее похмелье, атмосфера музея не та, для того чтоб продолжить веселье есть у Вены получше места. Вот, к примеру могила Штрауса, рядом Моцарт, Бетховен и Брамс… Хлоп по двести – скорбная пауза, и продолжили перекрестясь. Не прощаюсь, до встречи, гении, даст Бог свидимся на небесах… Вена осенью – сновидение, «Золотой поцелуй» на губах. Батуми. 10.11.2021. Здравствуй, здравствуй незваная старость, сколько лет у меня впереди? Хоть и встреча с тобою не в радость, что уж там, раз пришла – заходи. Да, своё я отбегал, и что же? Да, любимое место – диван, да, всё больше морщинок на коже, да, я пью вместо водки нарзан. Одеваюсь теперь потеплее, и всё чаще о грустном пишу, а гуляя в тенистой алее на красавиц всё реже гляжу. Вот на днях записался к дантисту – без зубов на тот свет не хочу. Завещанье оставил юристу – что, кому, я пока умолчу. Греет кот вечерами мне ноги, пёс небритое лижет лицо… Я хочу, чтоб в моём некрологе нецензурное было словцо. Типа: «Жил-был такой-то, да вышел, ну и хрен с ним, чего горевать…» Дорогая, нельзя ли потише, не мешай некролог дописать. Батуми.11.12.2018. Ты помнишь, как взвыли собаки за час до великой беды, прочуяв начало атаки с востока звериной орды? Как вспыхнуло заревом небо над спящей спокойно страной… Вчера всем казалось нелепо, что утро начнётся войной. Что вздрогнет земля от удара ракет и бесчисленных бомб, что вновь поведут от кошмара детей в лабиринт катакомб. Тогда их спасали от немцев, сейчас вот от русских пришлось… Моё безутешное сердце, пробито печалью насквозь! Батуми 27.02.2022. Разведка боем был приказ, меня убьют, пройдёт лишь час, ну а пока, оскалив рот, сержант ревёт: «Вперёд, вперёд!» И я рванул что было сил, бежал, и Господа просил, чтобы ослабшая рука, могла б заткнуть наверняка противотанковой тот дот, откуда режет пулемёт. Когда осталось только пять шагов, чтобы врага достать, я на бегу поймал вдруг взгляд, того, кто режет невпопад. В его расширенных глазах отображался только страх. Жаль – ничего не изменить, а хочется ещё пожить, но враг есть враг, и бой есть бой – стреляй герой, пока живой. Он очередь, и я в ответ, нам на двоих лишь сорок лет, в такой коротенькой войне, не повезло ему и мне… Батуми 2014. Не хватает какой-то там справки, или штампа на рваном листке. Две рубашки, коньяк в виде взятки, томик Блока – лечу налегке в город, где я затравленным волком жил когда-то, считая гроши, день за днём двадцать лет, но вот только, до сих пор не подбил барыши. И отсюда удушливым летом, перепутав рассвет и закат, засыпая в кровати валетом, буду рваться скорее назад. Пса оставил, не мог я иначе – позаботиться взялись друзья. Он оглох и почти что незрячий, улетел я, конечно же, зря. И вот умер, вчера рано утром, а ведь явно дождаться хотел, и теперь в настроении мутном мне, конечно, совсем не до дел. Жизнь – паскуда, себя ненавижу, справки, штампы теперь ни к чему, я сегодня намного стал ближе к небесам, ну а значит к ему. Москва 2013. Боже, дай бездомной собаке хлеба, дай тепла ей и немного ласки – каждый день молю шёпотом небо и от шёпота рву себе связки. Посмотри на неё – кожа да кости, а её всё по морде, да палкой. И откуда у них столько злости их самих бы за это нагайкой! Здесь в деревне бродячих псов много, кто добрёл до меня, тот остался. Я кормлю их от имени Бога, сам по миру бродягой мотался. Кто ещё придёт – прогонять не стану, поделюсь хоть последним хлебом. Вот таким простаком и предстану, перед тем, кто заведует небом. Теряю, чёрт возьми, теряю – уходят в мир иной друзья, и с грустью в сердце понимаю, что скоро очередь моя. Похоронив свою надежду и веру в выходе ином, мы заблудились где-то между бутылок с водкой и вином. Вот пожелтела от цирроза уже и пьяная луна... Мы по весне сажали розы, а вырастала белена. Опять сегодня на поминки, опять прощальные цветы, опять на донышке бутылки увижу чёрные кресты. Когда умрут все недочеловеки, деля угодья в бесконечной драке, я возведу, как делали ацтеки, бездомных псов в священные собаки. Дождёшься ли, мой друг четвероногий, чтоб изменился мир вокруг, по сути, чтоб не давили ваших на дороге, за просто так безжалостные люди. Чтобы тебе, ходячему скелету, хотя бы раз в три дня давали хлеба, чтоб не хотелось местному поэту с досады выть, смотря в пустое небо.