для тех, кто слушает стихи Олжас Сулейменов:

 Аз тэ обичам 
 
Пьянее чёрного вина чужого взгляда,
мне для гармонии – она,
а ей – не надо.
Мне до свободы нужен шаг,
а ею пройден,
она предельна в падежах,
я – только в роде.
Она в склонениях верна,
я – в удареньях,
так выпьем тёмного вина – до озаренья!
Поищем горькой черноты,
чтоб излучиться,
событью нужен я (и ты!),
чтобы случиться.
И разве не моя вина,
что не случилось,
и разве не моя вина –
не получилось.
И разве не моя вина –
не сделал кличем:
аз тэ обичам,
я люблю,
аз тэ обичам!
Перемещаются во мне
шары блаженства,
подкатывает к горлу ком –
знак совершенства,
скажи негромкое:
жаным*, аз тэ обичам.
Подай мне руку,
есть у нас такой обычай...

---
*«жаным» – душа моя(обращение(тюрк.)
..^..   






Жара 

Ах, какая женщина,
Руки раскидав,
Спит под пыльной яблоней.
Чуть журчит вода.
В клевере помятом сытый шмель гудит.
Солнечные пятна бродят по груди.
Вдоль арыка тихо еду я в седле.
Ой, какая женщина! Косы по земле!
В сторону смущённо
Смотрит старый конь.
Солнечные пятна шириной в ладонь…
..^..   








Догони! («Кыз куу»)  

Догони меня, джигит,
Не жалей коня, джигит.
Если ты влюблён и ловок,
Конь догонит, добежит.
Я люблю тебя, джигит.
Догони же,
Поцелуй,
Голос от стыда дрожит
 
Среди этих звонких струй.
Меня ветер обгоняет.
На груди моей лежит,
Обнимает, обнимает,
Ой, опять отстал джигит!
Издевается луна,
Я одна.
Опять одна,
Мои руки побелели,
Кровь по крупу скакуна,
 
Злые люди,
Злые люди,
Вы обидели меня.
Дали смелому джигиту,
И красивому джигиту
Ишака,
А не коня!..
 
--- 
«Кыз куу» – национальная игра.
Юноша, догнавший в скачке девушку, должен её поцеловать.
..^..   








Ночные сравнения 

Ты как мёд,
как вспомню — зубы ноют,
ты как шутка, от которой воют,
я ничтожен, кто меня обидит?
Видел ад, теперь бы рай увидеть.

Ах, зачем тебя другие любят,
Не люби, да разве это люди…
Они ржут, собаки, до икоты,
Это же не люди, это — кони!

А когда язык ломает зубы?
А когда глаза сжигают
веки?
Как, скажи, мне брови не насупить,
глянуть —
и остаться человеком?

И лягушкой ночью не заплакать,
я люблю тебя,
как любят квакать,
как вдова — кричать,
как рыба — плавать,
я люблю тебя, как слабый —
славу,
как осёл — траву,
как солнце — небо.
Ты скупа, тебе прожить легко,
даже нищий дал мне ломоть хлеба,
как дают ребёнку молоко.
Если б звался я, дурак, Хаямом,
если б я, проклятый, был Хафизом,
если б был я Махамбетом, я бы!..
Только все стихи уже написаны.
Так в горах любили и в степях,
так любили — и смеясь и плача.
Разве можно полюбить иначе?..
Я люблю тебя, как
я — тебя…
..^..   






На площади Пушкина  
 
Поэт красивым должен быть, как бог.
Кто видел бога? Тот, кто видел Пушкина.
Бог низкоросл, чёрен, как сапог,
с тяжёлыми арапскими губами.
Зато Дантес был дьявольски высок,
и белолиц, и бледен, словно память.
Жена поэта – дивная Наталья.
Её никто не называл Наташей.
Она на имени его стояла,
как на блистающем паркете зала,
вокруг легко скользили кавалеры,
а он, как раб, глядел из-за портьеры,
сжимая потно рукоять ножа.
«Скажи, мой господин,
чего ты медлишь!..
Не то и я влюблюсь, о, ты
не веришь!..
Она дурманит нас, как анаша!..»
Да, это горло белое и плечи,
а грудь высокая, как эшафот!
И вышел раб
на снег в январский вечер,
и умер бог,
схватившись за живот...
Он отомстил, так отомстить не смог бы
ни дуэлянт, ни царь и ни бандит,
он отомстил по-божески:
умолк он,
умолк, и всё. А пуля та летит.
В её инерции вся злая сила,
ей мало Пушкина, она нашла...
Мишеней было много по России,
мы их не знали, но она –
нашла. 
На той, Конюшенной,
стояли толпы
в квадратах жёлтых окон на снегу,
и через век стояли их потомки
под окнами другими на снегу,
чтоб говорить высокие слова
и называть любимым или милым,
толпа хранит хорошие слова,
чтобы прочесть их с чувством над могилой.
А он стоит, угрюмый и сутулый,
цилиндр сняв, разглядывает нас.
..^..   

всё в исп.  В. Луцкера