для тех, кто слушает стихи

Ярослав
Сейферт:


(23.09.1901 - 10.01.1986)
Нобелевская премия 1984 г.




Переводы Верата Олоза

Отливка колоколов 16  (Дом искусств "Стерег я плохо листья на деревьях...")       

  mp3  

2007 K

Отливка колоколов 28  (Рельеф для тимпана "Стакан вина, когда что-то болит...")       

  mp3  

2853 K

Отливка колоколов 34  (Холм Венеры "Ах да, любовь...")       

  mp3  

3423 K










Дом искусств

Стерег я плохо листья на деревьях,
снег на карнизе,
          воду под плотиной.
Я стар, как фонари
на Карловом мосту.
И мне бывает страшно иногда.

Увижу ли я завтра, как обычно,
растрепанных студенток из АМИ
на лестнице Дома искусств
- должна начаться Пражская весна
и до того, как отворятся двери –
я лучше отведу от них глаза
и стану смотреть в землю.

Смешно бывает видеть юных женщин,
когда иные спешно тянут ткань
          своих коротких юбок,
чтоб прикрыть коленки,
и счастливы при этом откровенно.

Что бы сказал в подобные минуты
          автор Искусства фуги
в своем нарядном шелковом жакете
и в сером парике,
когда б спешил от набережной
к главному подъезду!

Возможно, вспоминая Магдалену,
он девушек вообще бы не увидел.

А Моцарт?

Это можно сказать точно:
он улыбнулся бы,
и к месту своему спеша,
он сочинил бы танец.
..^..   






Рельеф для тимпана


  Стакан вина, когда что-то болит,
и поданная ласково рука
зачастую действеннее в своей эйфории,
чем лекарство, бинты и перуанский бальзам.
Как-то утром я постучался
в дверь мастерской
          скульптора Карла Дворжака.

Сядь и налей,
          я через миг закончу.
И скульптор, молча, продолжал ваять
обнаженную.

Соскальзывал по мокрой глине стек
вниз от узла волос
к небольшой выемке меж лопатками,
куда стекается спокойный свет, и дальше
волнообразною поверхностью спины
к тесным объятьям талии,
соединяющейся с ямкой живота.
А крепкое бедро ведет от живота
к любовной буре.
Скульптор трогал то тут, то там
мокрую глину,
как будто обжигал об нее пальцы.
И, наконец, обвел работу взглядом.

Я налил три стакана.
Третий – натурщице,
одевающейся за ширмой
с переброшенным через нее
дождевиком.

Работая над рельефом
для Святовитского двора,
он был уже тяжко болен.
Но чем меньше ему оставалось жить,
тем более он торопился
этот рельеф закончить.

Вот-вот, представлялось нам,
скульптор сможет услышать
скрип ворот на третьем подворье,
когда станут крепить тимпан,
но паузы меж инъекциями
катастрофически сокращались.

С месяца до недели,
с недели – на один день,
и когда захотелось мне  увидеть его работающим,
в полуоткрытую дверь
я уже не вошел.
..^..   


















Холм Венеры

Ах да, любовь!
          Но приятель тотчас заметил,
что не мешало б к любви
еще и немного распутства,
чтоб придать возбуждающих красок
и отпугнуть обыденность,
с тем, чтоб любовь впоследствии
избегала приобретения
цвета линялых штанин,
стиранных многократно.

Впрочем, редко можно узнать,
о чем размышляют женщины.
От тебя ускользают их мысли,
как от маленьких птичек человеческий голос,
когда коготками они сжимают телефонные провода.

Женщины и с глазами закрытыми
могут свободно прочесть,
          написанное на устах,
которые плотно сжаты.
Такие есть тайны на свете!

Но, по-видимому, излишне подл
этот наш мир,
который мы унаследовали.
          А был ли он прежде лучше?
Блуждаем безрадостно изо дня в день
и томительно ждем грядущего.

Но завтра здесь уже было,
          когда тут не было нас,
потому что ходим кругами,
тогда как печаль с отчаянием
наступает на головы нам.

Доныне еще слышен грохот войн
и мостят людскими костями
мрачный путь к миру, которого
          нам никогда не видать.

Но подумаем лучше о женщинах,
          Об укрощающих молнии,
но способных только развешивать
темные огоньки,
о тех, кто цепляет за пояс
колчан, полный колкой нежности,
и разум тогда работает
с совершенною бесполезностью.

И они улыбаются этому,
слушая при свечах вечером
горестные мольбы.
Может быть, и сама надежда улыбается так же,
и человек, понимаете ли, выдержит потом все.
И смерть!
          Впрочем, потом тишина.
..^..   










всё в исп.  В. Луцкера

Быть может, ещё раз меня сумеет одурачить улыбка ваша – надо мной склонятся вновь ты – Матерь Горесть, как всегда незванна, и ты, подруга мне неверная, Любовь. Быть может, ещё раз меня сумеет одурачить рожок войны – и порохом пропахнут мои пальцы, и я доверчиво пойду, наивно, как свалившийся с луны… Быть может, ещё раз меня сумеет одурачить твой поцелуй – так огонёк, остыв, за стёклами ещё колышется и плачет – моей щеки коснёшься ты. Быть может, ещё раз… Путь будет так, и только ветер на губах, и прочь надежды. Ведь уходящее не удержать за край одежды. (Перевод АЛЕКСАНДР ЛЕЙЗЕРОВИЧ) А сколько написал я песен и стихов! Была война во всех концах земли, а я, губами трогая серёжки, шептал любовные стихи... Что, стыдно? Пожалуй, нет! Как только ты уснула тебе венок сонетов положил я под сгиб коленок... (лучше, чем лавровый, что получает рыцарь автогонок!) Однажды мы как-то встретились недалеко от фонтана, но каждый шел по другой дороге, в другую сторону, по другому тротуару, в другое время... И всё же долго казалось, что вижу твои ноги, что слышу твой смех, что даже... Но это была не ты. И всё же однажды я глянул в твои глаза! Пожалуйста, влезь на фонтан, сынок! прочти мне всё, что начертано там, на каменных этих страницах. Первое – от Матвея: "Кто властен из нас Увеличить срок жизни своей Хоть на локоть?" А второе? Это – от Марка: "Свечу горящую принеся, Кто поставит её под горшок, А не в подсвечник?" А вот – от Луки: "Глаза – это светильники тела, но туда, где тел не сочтёшь, слетаются тучи коршунов"... И последнее – от Иоанна, Любимого ученика. Книга его – за семью замками! Открой, малыш! Открой, Если даже зубами придется работать! (перевод В.Бетаки)