для тех, кто слушает стихи Всеволод Рожнятовский: (30.01.1956 - 11.05.2018)

Пскову

Посмотреть, что помолиться -
Эти главы, эти выи,
Штукатурки ярче снега
Среди тяжести листвы...
Рыжие протечки кровли,
Кладки рыхлой обнаженья -
Вы, оставленные нами,
О, не оставляйте нас!
И под серо-мшистым небом,
И под жарким лазуритом -
Вон, стоят перед глазами
Шлемы-луковицы глав...
Бегунок-поребрик вышит
Да на вороте рубашки,
И разводы и лопатки
Светом вылепляет тень...
Окна - стрелкою на небо,
Горделивые обводы
Полных тайною абсид...
И приделы, и притворы
Враз поехали по горкам
Посолонь четверика
В шаг тебя и в ход телеги...
Здесь интимно встряла паперть,
Там - взлетевшие ладони
Звонниц, меряющих ветер
Выше крыш и выше купы
Маслянистых, темных крон.
Выше - небо лишь над ними,
Ниже, оглянись - повсюду
Эти главы, эти выи,
Да наполнятся опять...
Посмотреть, как помолиться,
И навек уже припасть!
..^..   















PRESTO

Ну ты же видишь как печально
как холодно на белом свете
пожалуйста заварим чаю
из летней из цветной травы
И снова как бы не заметим
за занавескою венчальной
что сами до конца случайны
и все рифмуемся в гробы

Но влажный и тревожный ветер
вновь зеркалом означил тайну
так весело совсем отчаянно
жизнь вьется дымом из трубы

И жемчуг из тумана светел
где черная земля встречает
волнообразным колыханьем
воздав печалью за труды
..^..   








*  *  *
Смотреть на ель, на яблоневый сад,
чтоб доверяла даже эта галка, -
качнувши ветку, что зимою палка.
И чувствовать себя тому назад
к столетью не очнувшимся китайцем,
читать округу, но наоборот -
лишь снизу вверх, покамест не вотрет
свой цвет синица в дырочку от пальца.
..^..   











*  *  *
Я лежал под капельницей неба,
там юнела из меня ракита, —
клювиками в стороны блестела,
тишина была — почти ракета.
Птиц не слышно: христоцеловались,
в ледобег шипела пеной роза,
штукатуркой церкви распушались, —
вербочками цельны и венозны.
Из последней силы я старался
кулачишком сердца на: Воскресе! —
крашеное шелухою лука,
скорлупой оно цеплялось: здесь я!
О, Хозяйка неба, — шелухи
припаси же мне, егда разлука...
..^.. 










*  *  *
Руина, на руине куст —
в сугробе наверху, гостеприимен.
О, время — ты опять не виновато,
что человеку этот угол пуст.
И кладка чудится зеленоватой,
где розовый, заместо неба, иней —
к заснеженной руине под уклон.
И куст смеркается, зарей не опален.
..^..








*  *  *
Гнездовья мысли, колтуны —
древесное сознанье косно.
Вздохни, что разум перенес
унылую округу сносно.
В галчиных счётах несть числа,
и слух костяшками отщелкнут.
Безличный свет, из неба сточный,
пустые ветки расчесал.
..^..





*  *  *
Когда осмотришь взором Бога:
сугробы, облаками — вниз,
что оседают тихим вздохом,
и пены корочкою разошлись.
Еще не вскрикнули морены,
и горы вверх не обнялись,
герои мифа разбрелись, —
следы в сугроб обыкновенны.
..^..










*  *  *
В хитросплетениях корявых и сухих
о чем-то шелестят пожухлые гирлянды:
и не опали,  и не значатся в живых, -
но черные стволы и снег уже нарядны.
Вот скудным золотом зажглась былая медь,
среди зимы во тьме увеселяя взгляды -
воспоминания, когда лекарством яды,
мечтаньем яростным о пробуждене в смерть.
..^..









*  *  *
...шаги святого на дорожке -
отображают свет небесный:
так распускаются мгновенно
цветы на солнечном песке, -

раздвинут клумбу, и - погаснут,
тень облака в следы водою
зайдет, и е догнать святого
твоей прохладною стопой.

Но чувствуешь в песке - просторы
прикосоновенья без ожога, 
когда песчаная дорожка
ведет на полдень голубой.

когда полёт тебя коснется,
в глазах очнутся сны цветные,
и от песка твои босые
отмоются - живой водой...
..^..






*  *  *
В час зари на косогоре
мел дороги размотало,
издали вздымались горы -
темною волной деревьев.

Каменный забор поманит,
померещится и канет...
В сумерках незримый город
сам из речки себя пьет.

Как на белом фоне звука
да на золотом заката -
купы: плавны, молчаливы,
острие внутри хранят.

Если вчуже приглядеться
или сроду припадая, -
среди черных полукругов
купол выявишь, ростком.

Издали не виден крестик,
лишь сосок и пуповина.
Серебро уменьшит горы
и звезда отметит храм.
..^..







*  *  *
Снежинки на берег зелёный -
крупные ангелы мелких
рыб, червей и травинок -
проставляют райские метки.

Такое плодотврение,
а радостных душ все больше:
ведь райские валятся кущи 
цветеньем на лоб и мимо.

Нет, зто не снег - схождение,
воскресник для тех, безработных:
под ними былинке, букашке
расти, процветать - не безродно.

И падают вглубь и дальше
бесшумные ангелы почвы,
шуршащие - насекомых,
влажные - земных и водных.

Когда посмотришь лукаво,
понимающе - к нуждам мелких,
почти снисхождением Божиим 
разрешая звенящему падать -

как летят по делам снежинки
наискосок, крылаты -
знающие, что когда-то,
может, в конце этой жизни,

принесут последнюю помощь
наши - Ангелы, снегопады... 
..^..









*  *  *
На тонком стебле с двух сторон
склонились двое она и он:
прохладой фиолетова Мария,
желт из пустыни Иоанн.
Кто посредине их незримо
в зелёном стебле земли из, -
моление уже услышал?
О, севера нескусь! -
вот его Деисис,
подземных разрешенье уз.
Иван да Марья твоих уст -
во чистом поле - Деисус.
..^..





ЖЕНЫ МИРОНОСИЦЫ

И когда из цветущей долины ушла вода -
столько нужно для слёз,
из безводной пустыни на слёзы ушла вся соль.
а теперь уже слёзы иссякли, поверхность рассохлась в узор, -

отрыдавшие женщины камнем заполнили грудь,
привалившись телами к стене, -
в Его бывший и пройденный путь.

И затихли они, две жены на дороге пустыни -
раздвоенье души, преломление камня в груди,
две фигуры, платками гранитными, тлею вечерней зарёю.
отливая зеленым и светло-зеленым в подножие синей скалы.

И восстал между ними в подробности воспоминания,
тихо-тихо, как вечер, высокий - от самых небес, -
Он предстал между ними, и воздухом тронул: Я с вами,
безнадёжная радость двум жёнам, которые - без.

Мать с невесткой не здесь, а когда-нибудь после
долго-долго ночами подробности будут перебирать...
Он подержит стопу - детской ножкой, в руках у одной,
и другая целует в открытую рану - мой милый!

Он живее живого, отныне вовеки воскрес.
скажет - Радуйтесь! им, и глаза просветлеют опять,
и два дерева, светло и темно-зеленым,
будут памятью их, - по бокам у Него вырастать.
..^..






*  *  *
Как выпить угольки с воодой, не лезет воздух.
Озноб нарушенной волной - худой, венозной.
Ручьем стекляная заря во тьму стремится,
и голубым на небе путь дорожке снится.
Там до бела раскалена, но льдом пустыня.
По-песьи по ветру скулю: в Дом Свой пусти мя!..
Хоть кулачёк в груди разжать, в ладони - Имя.
Рыданье как перемолчать: Мати - О, Сыне!.. 
..^..







*  *  *
Хвастается ветер прытью и порывом,
Радуются ветки небо отчищать
Изумрудом лёгким, нежною поливой.
Серебряные рощи птицами трещат.
Торжественные воды, видные разливы,
Оранжевые глины да голубую медь -
Склоны указуют изнутри ручьями,

Вырастая в горы высокие - заметь.
Опушилисиь долы жёлто-синей пылью,
Серебряные светы трепещут, бегут.
Круг земли подвижен от усилий пылких:
Развернулись пашни лоскут на лоскут.
Если ты не знаешь, что уже заметил -
Сегодня Песню Песней всяко поют,
Ежели не знаешь - свет окрест, вот тут.
..^..









*  *  *
Тут лето приостановилось:
мол. проходите до индикта,-
и небо пухлое, и зелень
желта едва, от солнца - малость.
Вот как швея, откусит нитку,
но прежде чуточку осмотрит,
себе о чем-то улыбнется. -
а нам на две недели милость:
в застывший мёд заглянуть свитка,
где физика уж развернется
за Новолетием, но ей
на две недели обождётся, -
плод нашенских календарей.
..^..











*  *  *
я знаю сладость медовая в горле
и вслух поцелуй соловьиной причмочки
и зрению новость из дрогнувшей точки

ногам теплота а рукам шелковистость
шуршание бреющих тени травинок
и жмурки от блика со лба по щеке

совсем ненадолго проверил и знаешь
дружище мой видишь ли короток век
но Господи как Ты блаженно умеешь 
..^..









*  *  *
Вот утром белое светило
от горизонта запустило
длинною каменного взгляда
в цветной демисезонный город
умелый блинчик по воде.
Буруны, брызги в каждом сквере,
и в парках вдль стены старинной,
парад планет по-вдоль аллеи,
лучом пронизанный пунктирно.
А блинчик скользок, планомерен -
все более хор звезд уверен,
и фантастичные картины
откроются на берегу.
От неба вся - прямою речью:
"Жар отражая, не могу..."
съезжалась голубая речка.
И разлетаются картечью:
стекло небесных сфер, слюда, -
все брызги, брызги - мне туда,
в круги своя, в мои. Навстречу.
..^..









*  *  *
Я вышел на берег
пронзали извёсткой далние церкви
цветные деревья скрывали строенья
и рыхлые стены поверх бастионов
уменье строителей приоткрывали
Гоели кусты на руинах как стоны
но листьями золото обыкновенно
подножие города устилало
кругом Гармонии обводило
Осеннею тенью якобы речка
сюда пришло небо синее
..^..











*  *  *
Такое утро, что влюбятся
глаза в полымя прохладныя,
где медны сосуды полнятся
золотом и багряцом.
И детские красные галстуки
за терракотовой твердостью,
и в пенах волны отступил
берег зеленки да йодности.
..^..







*  *  *
Прозрачные листы прозрачною облаткой
крепились на врата, на штукатурку меткой,
смеющиеся рты из трещин выводя.
Как будто ангелы, или простые дети
поют, и радостью звенящей возгоря,
цвет золотой и красный нам даря -
на райском и на мученическом фоне,
на белом свете чествуют Царя
Небесного, и чистые мерцают.

О звуки нежные, о тайные напевы -
что знаем мы? - открытые глаза,
да уши слышат, да уста вкушают
настойкой воздух, - толика насколько
пять чувств имеем...  Убояться вслух -
а только пальцами прохладными потрогать
листы, почувствовать происхожденье чуд
из черенка до сердца, и не надо
журчанье атомов слогом передавать.

Нам всюду главное и всюду наша воля -
дана свобода эти руки развязать,
вот здесь у храма тихо-тихо постоять,
и путь провидеть, искрой земной соли.
А влруг поняв, сейчас же позабудь:
чтобы уверенней, когда наступит лихо...
Кажденье осени, хрусттальный звон, свеченье
души у храма вещего - не случай,
но отраженье наверху горенья Их.
..^..








Поэту Евгению Шешолину

Я знаю эту синеву,
я видел раньше Твой хитон,
когда мечтал на берегу -
мне отливал шерстинкой волн.

Когда холодные ветра
разогревали синеву,
легко подумал, что неправ -
вверху уже почти узнал.

Я пил вечернюю зарю.
вишневый сок в лицо взахлеб, -
а это город Назарет
сгорал. не преломивши хлеб.

Догадка из последних сил
меня тогда не догнала.
закат я осушил до дна -
мне свет во тьме не наступил.

И вот теперь на край небес,
и вот теперь на край земли
полоски сахарной обрез -
там нежно облака взошли.

И резко ослепило - горы,
и слово старое мафорий,
и осторожно внял - Мария,
и в синеву открыл глаза.
..^..









ХРИСТОС И САМАРИТЯНКА

Я простая девка самарянка -
пятеро мужей на мне крутились,
да и нынешний не муж, а просто парень.
Воды амфоры моей все испарились.

На колодезь Яковлев взлезая,
я обычно посижу, опомнюсь.
Горстью капелек судьбу свою омою,
губы черствые - в прозрачные вонзая.

Вдруг Чужой: чудной - спросил напиться.
Я качнулась - грязная, чумная -
от моей посуды не отмыться.
Он сказал, что Он вода живая.

По устам Его она звенела,
и в меня легко перетекала.
Чую: девственное снова стало тело.
грудь упруга, бедра гнутся спело.

Десны соком, ноздри маслом свежи -
и душа, водой журча, запела.
А одежды облаками в тихом небе
поднимали - хоть лети вся в белом.

Как сказал Чужой: вода живая
из меня источником забьется,
то почуяла - вскипают роднички,
золотой песок на дне мешая.

Где-то в сердце у меня, внутри
лепетал ребёночком сначала:
битым - мной, убитым самарянкой.
Я, как девочка, к руке пошла - Он Свой.

И потом бежала и летела,
обезумевши от влаги фимиама, -
и на площади танцуя, что-то пела
о Пришельце - звонче струй фонтана.  
..^..








BRILLIANTE

Во поле брачная Даная
береза мелко золотая
монетки падают дождем
все на постель не упадая

береза мелко золотая
и нежно белая стволом
все на постель не упадая
мы издали чуть обождем

и нежно белая стволом
уверенно чуть помогая
мы издали чуть обождем
столь целомудренно нагая

и радостна одна вдвоем
во поле брачная Даная
монетки падают дождем
..^..







*  *  *

I
Светлеет небо.  Тяжелеет кодекс.
Открыт для заполненья новый лист. 
чуть желтоватый в ожиданьи солнца -
сукровицей событий, дат, имен.
И старый храм, как русское писало,
готов заполнить новый пергамен.
О византийское перо! - ты не устало.

II
Там звездные чернила не засохли -
напоенная плоть, светлейший столбик,
который не вмещается в меня
хотя бы издали, фигуру человека
надстроивши высоким устремленьем
конечной точки купола - в начало.
Вопросом - для чего? - в конце концов.

III
Но ближе подойти ещё не в силах.
Но дальше уходить не вижу смысла.
Но шагом возводить его - не смею.
Но отступить от храма не могу.
Я жду, жду не ответа. но - вопроса
на пергамене с номером сегодня:
крепко ли? - византийское перо.

IV
Земля горбатая. Деревьями волна.
Родятся звуки - звери и машины.
Вода темнеет. Длятся облака.
И лазуритом проегла дорога
от бывшей ночи пониманью утра -
там первый луч пронесся над землёй,
на дальнем храме вырезался вспышкой:

V
в соединении неба и собора,
в миг их взаимного приобретения.
Когда ветра всшумели, и народы
изобрели дела вокруг меня.
А я устал гляджеть - и не молиться,
я на вопрос ответил - для Него! -
едва заметив: лёгкие полны
огромным воздухом, просторными словами.
..^..






*  *  *
сугробы на тропинку козырьком,где время выгорает кострерком,
где звезды вразнобой и столбняком,
где хрусталём кристаллы запотели,
и поверху уже перегорели своим, внутри железные, ядром.
Как облака скользят за перевал -
от мягкой глуби отслоилась корка.
Наклонишься и облако отломишь, галактики туманом обдает.
Историей сладки, потом прогорклы,
униженные волны и пригорки, былые бури океаном улеглись,
крылом упавшего ещё и в грязь и вниз,
ржавеют звезды, цепи, шестерёнки, и - изнутри столетий
                                                  организм.
..^..










*  *  *
Я смотрел всю зиму на сугроб -
он рифмуется и в гроб и в грот,
в нем галактики голубизной утроб,
звезды-камушки различных проб.
Чьи-то крылья, пиктограммы троп,
и в отточие сосулькин пот.
Языки ловил, как пламя, и вот -
раб устал, усел, чернеет, не зовет...
..^..












*  *  *
из мелких звёдочек созведья вишни
узорами заполнили селенья
вздувались розовые шишки сверх заборов

из них вершины гор произошли
то яблони напомнили о Рае
твердея негой ветка выгибалась

метели фосфоры пространства развели
и паче снега убелённые предстали
между лучом прозрачным на позём

и синим небом горные вершины
когда уже грозовые преданья
чуть бархатясь от воздуха ладони

стрелами копьями повсюду шла  сирень
и фиолетовые волны и обводы
в глуби итожили произрастанье

сейчас глаза привыкнут к изумруду
и воздухом пошевелит листва
..^..


















* * *
Мои дорогие, по золоту ходите -
и церкви белеют, и башни корзубы,
а ценные ризы и лисьи шубы
в зеленку, на красные йоды изводите.
Где маникюры, эта листва,
и ветка галантная от естества -
к людским поцелуям она изогнута:
только вздохнешь - этого изографа,
луча, незаметно цедящего краски -
уменью, и от безнадеги туда
бредёте, глазам подчиняя ноги.
Гроши, полушки, копейки находите -
мои дорогие, по золоту ходите.
..^..   







* * *
Для чего живут поэты и поэзия при этом? —
чтоб стоять посреди лужи и глядеть на дырку в небе.
Воздух пахнет червяками и запрошлогодним снегом,
а ручей бежит с-под палки, весь из бельевых прищепок.
Языку по вкусу рифма, хоть банальна, но про лето, —
в древних стенах новый город скачет с детскою скакалкой,
кубарем туман, и солнце сквозь подброшено монетой,
о, весна и школьный ужас, о тщета! — зла — человекам.
..^..   







*  *  *
подожди меня немножко Дай ещё раз восхититься
как умно и дивно мило сердцу в Красоте весной
сколь премудро невозможно множество в Тебе едино
создано ещё посметь   Дай смотреть вдыхать глядеться
все одно не оглядеть не успеть не наблажиться
Дая хотя бы помолиться Ты идешь нам не успеть
не содеять ни словами ни стихом и не руками
Дозволь попросту преткнуться прилепиться Дай посметь
раз еще миг умилиться всячески бо всё Ты есть
..^..

всё в исп.  В. Луцкера