для тех, кто слушает стихи


Мария
Петровых:


(13.03.1908 - 01.06.1979)




"Какое уж тут вдохновенье..."      

  mp3  

1456 K

Муза ("Когда я ошибкой перо окуну...")      

  mp3  

1539 K

"Одно мне хочется сказать поэтам..."      

  mp3  

604 K

"И вдруг возникает какой-то напев..."      

  mp3  

1371 K

Плач китежанки ("Боже правый, ты видишь...")      

  mp3  

885 K

"Одна на свете благодать..."      

  mp3  

619 K

"Скорей бы эти листья облетели..."      

  mp3  

1223 K

"Зима установилась в марте..."      

  mp3  

814 K

"Я думала, что ненависть - огонь..."      

  mp3  

1126 K

"Ты думаешь, что силою созвучий..."      

  mp3  

1465 K

"Когда слагать стихи таланта нет..."      

  mp3  

1137 K










* * *

Какое уж тут вдохновенье. - просто
Подходит тоска и за горло берет,
И сердце сгорает от быстрого роста,
И грозных минут наступает черед.
Решающих разом - петля или пуля,
Река или бритва, но наперекор
Неясное нечто, тебя карауля,
Приблизиться произнести приговор.
Читает - то гневно, то нежно, то глухо,
То явственно, то пропуская слова,
И лишь при сплошном напряжении слуха
Ты их различаешь едва-едва.
Пером неумелым дословно, построчно,
Едва поспевая ты запись ведешь,
боясь пропустить иль запомнить неточно...
(Петля или пуля, река или нож?..)
И дальше ты пишешь - не слыша, не видя,
в блаженном бреду не страшась чепухи,
Не помня о боли, не веря обиде, 
И вдруг понимаешь, что это стихи.
..^..   






Муза

Когда я ошибкой перо окуну,
Минуя чернильницу, рядом, в луну, - 
В ползучее озеро черных ночей,
В заросший мечтой соловьиный ручей, - 
Иные созвучья стремятся с пера,
На них изумленный налет серебра,
Они словно птицы, мне страшно их брать,
Но строки, теснясь, наполняют тетрадь.
Встречаю тебя, одичалая ночь,
И участь у нас, и начало  точь-в-точь - 
Мы обе темны для неверящих глаз,
Одна и бессмертна отчизна у нас.
Я помню, как день тебя превозмогал,
Ты помнишь, как я откололась от скал,
Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,
Ты любишь скрываться в расселинах строк.
Исчадье мечты, черновик соловья,
Читатель единственный, муза моя,
Тебя провожу, не поблагодарив,
Но с пеной восторга, бегущей от рифм.
..^..













* * *

Одно мне хочется сказать поэтам:
Умейте домолчаться до стихов.
Не пишется? Подумайте об этом,
Без оправданий, без обиняков.
Но, дознаваясь до жестокой сути
Жестокого молчанья своего,
О прямодушии не позабудьте, 
И главное - не бойтесь ничего.
..^..













* * *

И вдруг возникает какой-то напев,
Как шмель неотвязный гудит, ошалев,
Как хмель отлетает, нет сил разорвать,
И волей-неволей откроешь тетрадь.

От счастья внезапного похолодею.
Кто понял, что белым стихом не владею?
Кто бросил мне этот спасательный круг?..
Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.

Их зря обесславил писатель великий
За то, что бледны, холодны, однолики,
Напрасно охаял и “кровь и любовь”,
И “пламень и камень”, и вечное “вновь”.

Не эти ль созвучья исполнены смысла,
Как некие сакраментальные числа?
А сколько других, что поддержит их честь!..
Он, к счастью, ошибся, - созвучий не счесть.
..^..










Плач китежанки

Боже правый, ты видишь
Эту злую невзгоду.
Ненаглядный мой Китеж
Погружается в воду.
Затонул, златоглавый,
От судьбы подневольной.
Давней силой и славой - 
Дальний звон колокольный.
Затонул белостенный,
Лишь волна задрожала,
И жемчужная пена
К берегам отбежала.
Затонул, мой великий.
Стало Оглядь  безмолвно,
Только жаркие блики
Набегают на волны...

..^..













* * *

Одна на свете благодать - 
Отдать себя, забыть, отдать
И уничтожиться бесследно.
Один на свете путь победный - 
Жить как бегущая вода:
Светла, беспечна, молода,
Она теснит волну волною
И пребывает без труда
Все той  же и всегда иною.
Животворящею всегда.
..^..

















* * *

Скорей бы эти листья облетели!
Ты видел детство их. Едва-едва,
Как будто в жизни не предвидя цели,
Приоткрывалась зябкая листва,-
"Плиссе - гофре", как  я тогда сказала
О листиках зубчатых, и в ответ
Смеялся ты, и вот тебя не стало.
Шумит листва, тебя на свете нет,
Тебя на свете нет, и это значит,
 Что света нет... А я еще жива.
Раскрылись листья, подросла трава.
Наш долгий разговор едва лишь начат.
На мой вопрос ты должен дать ответ,
А ты молчишь. Тебя на свете нет.
..^..











* * *

 Зима установилась в марте
С морозами, с кипеньем вьюг,
В злорадном, яростном азарте
Бьет ветер с севера на юг.

Ни признака весны, и сердце
Достигнет роковой черты
Во власти гибельных инерций
Бесчувствия и немоты.

Кто речь вернет глухонемому?
Слепому - кто покажет свет?
И как найти дорогу к дому,
Которого на свете нет?
..^..











* * *

Я думала, что ненависть - огонь,
Сухое, быстродышащее пламя,
И что промчит меня безумный конь
Почти летя, почти под облаками...
Но ненависть- пустыня. В душной, в ней
Иду, иду, и ни конца, ни краю,
Ни ветра, ни воды, но столько дней
Одни пески, и я трудней, трудней
Иду, иду, и может быть, вторая
Иль третья жизнь сменились на ходу.
Конца не видно. Может быть, иду
Уже не я. Иду не умирая...
..^..













* * *

Ты думаешь, что силою созвучий
Как прежде жизнь моя напряжена.
Не думай так, не мучай так, не мучай,- 
Их нет во мне, я как в гробу одна.

Ты думаешь - в безвестности дремучей
Я заблужусь, отчаянья полна.
Не думай так, не мучай так, не мучай, -
Звезда твоя, она и мне видна.

Ты думаешь - пустой, ничтожный случай
Соединяет наши имена.
Не думай так, не мучай так, не мучай,-
Я кровь твоя, и я тебе нужна.

Ты думаешь о горькой, неминучей,
Глухой судьбе, что мне предрешена.
Не думай так: мятется прах летучий,
Но глубь небес таинственно ясна.
..^..











* * *

Когда слагать стихи таланта нет, - 
Не чувствуя ни радости, ни боли,
Хоть рифмами побаловаться, что ли,
Хоть насвистать какой-нибудь сонет,

Хоть эхо разбудить... Но мне в ответ
Не откликается ни лес, ни поле.
Расслышать не в моей, как видно, воле
Те голоса, что знала с малых лет.

Не медли, смерть. Не медли, погляди,
Как тяжело неслышащей, незрячей,
Пустой душе. Зову тебя - приди!

О счастье! От одной мольбы горячей
Вдруг что-то дрогнуло в немой груди.
Помедли, смерть, помедли, подожди!..
..^..






всё в исп.  В. Луцкера

А на чердак — попытайся один! Здесь тишина всеобъемлющей пыли, Сумрак, осевший среди паутин, Там, где когда-то его позабыли. От раскаленных горячечных крыш Сладко и тошно душе до отказа. Спит на стропилах летучая мышь, Дремлет средь хлама садовая ваза. Ваза разбита: но вижу на ней, Не отводя восхищенного взгляда,- Шествие полуодетых людей С тяжкими гроздьями винограда. Дальше — слежавшаяся темнота, Ужасы, что накоплялись годами, Дрема, и та, без названия,- та, Что отовсюду следила за нами. Нет, я туда подойти не смогу. Кто-то оттуда крадется по стенке, Прыгнул!.. Но я далеко,- я бегу, Падаю и расшибаю коленки… Помню и лес, и заросший овраг,- Было куда изумлению деться. Все — незабвенно, но ты, чердак, Самый любимый свидетель детства. * * * — Но в сердце твоем я была ведь? — Была: Блаженный избыток, бесценный излишек… — И ты меня вытоптал, вытравил, выжег?. — Дотла, дорогая, дотла. — Неправда. Нельзя истребить без следа. Неясною тенью, но я же с тобою. Сквозь горе любое и счастье любое Невольно с тобою — всегда. -- 1943 И вдруг возникает какой-то напев, Как шмель неотвязный гудит, ошалев, Как хмель отлетает, нет сил разорвать, И волей-неволей откроешь тетрадь. От счастья внезапного похолодею. Кто понял, что белым стихом не владею? Кто бросил мне этот спасательный круг?.. Откуда-то рифмы сбегаются вдруг. Их зря обесславил писатель великий За то, что бледны, холодны, однолики, Напрасно охаял и “кровь и любовь”, И “пламень и камень”, и вечное “вновь”. Не эти ль созвучья исполнены смысла, Как некие сакраментальные числа? А сколько других, что поддержит их честь!.. Он, к счастью, ошибся, - созвучий не счесть. 1976 А на чердак – попытайся один! Здесь тишина всеобъемлющей пыли, Сумрак, осевший среди паутин, Там, где когда–то его позабыли. От раскаленных горячечных крыш Сладко и тошно душе до отказа. Спит на стропилах летучая мышь, Дремлет средь хлама садовая ваза. Ваза разбита: но вижу на ней, Не отводя восхищенного взгляда, – Шествие полуодетых людей С тяжкими гроздьями винограда. Дальше – слежавшаяся темнота, Ужасы, что накоплялись годами, Дрема, и та, без названия, – та, Что отовсюду следила за нами. Нет, я туда подойти не смогу. Кто–то оттуда крадется по стенке, Прыгнул!.. Но я далеко, – я бегу, Падаю и расшибаю коленки... Помню и лес, и заросший овраг, – Было куда изумлению деться. Все – незабвенно, но ты, чердак, Самый любимый свидетель детства. 1929 г. Не взыщи, мои признанья грубы, Ведь они под стать моей судьбе. У меня пересыхают губы От одной лишь мысли о тебе. Воздаю тебе посильной данью — Жизнью, воплощённою в мольбе. У меня заходится дыханье От одной лишь мысли о тебе. Не беда, что сад мой смяли грозы, Что живу — сама с собой в борьбе. Но глаза мне застилают слёзы От одной лишь мысли о тебе. Мертвеешь от каждого злобного слова, Мертвеешь от каждого окрика злого, Застонешь в тоске и опомнишься тут же — Чем хуже, тем лучше, чем хуже, тем лучше, Тем лучше, что ты до конца одинока, Тем лучше, что день твой начнется с попрека, Тем лучше, что слова промолвить не смеешь, Тем лучше, что глубже и глубже немеешь, Тем лучше, коль в эти бессонные ночи Ясней сердцевина твоих средоточий, Ты смолоду знала и ты не забыла, Что есть в одиночестве тайная сила — В терпенье бесслезном, в молчанье морозном, В последнем твоем одиночестве грозном. Умейте домолчаться до стихов. Не пишется? Подумайте об этом Без оправданий, без обиняков. Но ,дознаваясь до жестокой сути Жестокого молчанья своего, О прямодушии не позабудьте И главное – не бойтесь ничего. 1971г. Нет, мне уже не страшно быть одной. Пусть ночь темна, дорога незнакома. Ты далеко и все-таки со мной. И мне спокойно, мне легко, я дома. Какие чары в голосе родном! Я сокрушаюсь только об одном — О том, что жизнь прошла с тобою розно, О том, что ты позвал меня так поздно. Но даже эта скорбь не тяжела. От унижений, ужасов, увечий Я не погибла, нет, я дожила, Дожаждалась, дошла до нашей встречи. Твоя немыслимая чистота — Мое могущество, моя свобода, Мое дыханье: я с тобою та, Какой меня задумала природа. Я не погибла, нет, я спасена. Гляди, гляди — жива и невредима. И даже больше — я тебе нужна. Нет, больше, больше — я необходима. 27 авг. 1962 Ахматовой и Пастернака, Цветаевой и Мандельштама Неразлучимы имена. Четыре путеводных знака - Их горний свет горит упрямо, Их связь таинственно ясна. Неугасимое созвездье! Навеки врозь, навеки вместе. Звезда в ответе за звезду. Для нас четырехзначность эта - Как бы четыре края света, Четыре времени в году. Их правотой наш век отмечен. Здесь крыть, как говорится, нечем Вам, нагоняющие страх. Здесь просто замкнутость квадрата, Семья, где две сестры, два брата, Изба о четырех углах... Вот так и бывает: живешь — не живешь, А годы уходят, друзья умирают, И вдруг убедишься, что мир не похож На прежний, и сердце твое догорает. Вначале черта горизонта резка — Прямая черта между жизнью и смертью, А нынче так низко плывут облака, И в этом, быть может, судьбы милосердье. Тот возраст, который с собою принес Утраты, прощанья, наверное, он–то И застил туманом непролитых слез Прямую и резкую грань горизонта. Так много любимых покинуло свет, Но с ними беседуешь ты, как бывало, Совсем забывая, что их уже нет... Черта горизонта в тумане пропала. Тем проще, тем легче ее перейти,— Там эти же рощи и озими эти ж... Ты просто ее не заметишь в пути, В беседе с ушедшим — ее не заметишь.