для тех, кто слушает стихи Евгений Мякишев: (14.04.1964 - 31.05.2023)

КИЗЕЛЬГУРНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Чёрный дом, окружённый каналом с неживою, стоячей водой,
Сплошь укрытой цветным одеялом из гниющих растений; любой
Наблюдатель сторонний стремится миновать это место скорей:
Окна тёмны, труба не дымится, и не видно отхожих дверей,
В смысле - вхожих, входных - только струпья черепицы на гиблой земле.
Согласился, однако, за рупь я как-то, тщетно блуждая во мгле,
Осмотреть этот домик снаружи; изучить контрафорс, аркбутан,
Архитрав и, пока не завьюжит, начертить приблизительный план.
Облачившись в дремучую робу, я проворно провёл пикетаж
И внезапно заметил зазнобу, нивелиром скользнув в бельэтаж:
Моложавая, с мертвенно-бледным, каустически строгим лицом,
С шрамом тонким, почти неприметным на виске (ювелирным резцом
Фаберже мог на яйцах пасхальных наносить таковые, но мне,
Граффитисту рисунков нахальных, тайна вдруг приоткрылась вполне).
Я отбросил свои прибамбасы, не исполнив зловещий замер;
Робу снял, златокудрые власы пятернёй расчесал на манер
Флибустьеров не Флинта, но флирта; и когтями поскрёб по стеклу -
Улыбнулась зазноба, палитра всех цветов пронеслась по челу,
Искривился насмешливо ротик - я прочёл по бескровным устам:
"Я сегодня без сводни не против провести Вас по тайным местам!"
Распахнулась спецьяльная фортка, затхлый воздух потёк мне в гортань,
Протянула мне руку красотка, и я лихо шагнул через грань.
Сквозь гирлянды сырой паутины, по гниющим зыбучим коврам,
Мимо патины идолов, глины истуканов, по ржавым буграм
Металлической лестницы в чрево зазеркального дома меня
Повела кизельгурная дева, ледяное молчанье храня;
Как сомнамбула, шёл я по струнке, а за мною текли по пятам
Страха жалкого липкие струйки, голоса неживые, а там,
Где корявые тени хорею пляшут, - время умерило прыть -
Стало ясно: теперь не старею - нужно штрек отрицательный рыть,
Штольню дюжить, горбатиться в шахте, через гумус пробиться на свет,
Чтоб очнуться в просторном ландшафте, ощутив, что меня уже нет.
..^..   





*  *  *
Магический омут словесных трясин,
Каверны словарных пустот;
Гнилых водоемов цветастый бензин,
Извилистый ток нечистот,
Сермяжную лгавду фасетчатых глаз,
Тягучую тину волос —
Неужто я все это видел у Вас,
Преступно целуя взасос
Сопливые губы в различных местах
Овально-обильных телес,
Лекалом в лукавых филейных пластах
Азартно ища интерес?!
Едва ли — и сам я, как омут, нечист —
Веселье мое — горький мед:
Когда-то я был мускулист и плечист,
Теперь же — не светел, не мертв;
Фигурой крапленой нездешней игры —
Мохнатой, влахатой, тупой —
Дурак дураком, как портной без иглы,
Блуждаю окольной тропой;
Румянец на впалых синюшных щеках —
Оптический морок… обман;
Наивная сила в нетвердых ногах,
А в сердце — свинцовый туман.

Апрель 2002
..^..





*  *  *
То женщина предстала в поздний час —
Нагая и в мерцающем оскале,
Покачивала кромкою плеча
И льдиной бёдер выстудила спальню.
О сочлененье рук, как ветви ив
Морозные, о волосы льдяные —
Звенящие осколки водяные,
О бархатисто гусеничный лиф!
То женщина — и я замерз, застыл
И скрылся от неё в ушке игольном.
В ответ она не угасила пыл,
Постукивая в ледяную голень
Перстом морозным. Хрупнула игла,
И глаз моих почти померкла воля,
И глас ея, не властвующий боле,
На нет рука шершавая свела.

1982, 2000
..^..








*  *  *
Моё жилище в тридцать метров
Не знает, что хозяин мёртвый,
И лампа на столе не меркнет
И шевелит упругой мордой.

На ржавой плоскости кровати
Отныне я не повелитель.
Рта моего разверзся кратер,
И дух из тела в город вытек.

Мой дух лежит в волне Фонтанки,
Вокруг него снуют фантомы,
И духа склизкие останки
Через мгновение потонут.

Они с фантомами исчезнут,
Зарывшись в илистое днище,
А я останусь — если честно —
Отягощать собой жилище.

Моё жилище в двадцать строчек
Не знает, что хозяин скрючен,
И скрепкой к строчке приторочен,
И скобкой заключён в наручник.

1982, 2000
..^..






*  *  *
Мы знакомы с тобой много дней, но немного часов -
Ты похожа на сон - сон, в котором пылает пожар;
Ты похожа на дом - дом, который закрыт на засов,
И на суку, чей вид, несмотря на всю прелесть, поджар.
Осторожной рукой я беру тебя нежно за грудь,
Я пытаюсь познать твою суть, твою сущность - тебя.
И я вижу, что ты тяжела и опасна, как ртуть,
Что ты катишься вниз, свою жизнь безвозвратно губя.
Нам осталось всего - ничего в петербургской зиме,
В темном мареве, где гололедица цепко царит -
Я пока еще жив и еще пока в здравом уме,
Только мордой лица - словно хрен волосатый - небрит.
Посмотри же внимательно вглубь занесенных дворов,
Чтоб увидеть следы на снегу, уводящие нас,
Шаг за шагом в пространство иных занесенных миров,
Где мираж нашей жизни погаснет… точнее - погас.

28 декабря 2001
..^..





ДОМ НА ГОРЕ


                      Лесе
     Ивановской принцессе ткацкого станка

Леся, дорогу из леса
Хвойных, мохнатых сомнений
Скрыла густая завеса
Грустных твоих настроений.

Медленный, вяжущий сумрак,
Тщетно пронизанный светом,
Красит рассудка рисунок
Оцепеняющим цветом.

В чаще кукует кукушка
Глухо... дотошно-неспешно,
Леший шуршит на опушке —
Строит ловушки, конечно.

Ты у болотца, на кочке,
В чащу зелёную смотришь:
Дни пролетают и ночки...
Леся, кого ты морочишь?

Ты уже вышла из леса,
И поднимаешься в гору;
Перед тобой лишь завеса
Неба, доступного взору.

Август, 2000
..^..




*  *  *
О сад осадков, где гуляет ворог,
Где каждый чёрств, как корж,
И, как булыжник, груб,
Где женщина показывает грудь,
Ребёнок плачет, но смеётся ворон.

О город горя, где живу в осаде,
Где каждый мёртв, как сон,
И, как пастух, угрюм,
Где каждый дом напоминает трюм,
А жители не думают о саде.

...О скрипках думают в саду ворота;
Когда скрипичный ключ в дупло замка
Вдевает ключница —
Дрожит ее рука
И раздирает рот её зевота.

О сад осадков, где зимой в снегу
Ютятся статуи;
Поскрипывая, сторож
Зло землю прижимает к сапогу —
И шум шагов его едва ль ускоришь.

1983, 2000
..^..









Е. Ворсулевой

Я жду тебя, как знатный пахарь ждёт первой встречи с целиною;
Как с трын-травой свиданья — знахарь, знакомый лишь с дурман-травою;
Как зверь животный в тесной клетке свободы ждёт, пропахнув псиной;
Как тянется Иуда к ветке, забвенья жаждя под осиной;
Как осторожный Чикатило желает случки с нежной жертвой;
Как со жратвой свиное рыло, как безделушка — с этажеркой...
И где же ты, в каких пределах — в трясине ты или в пустыне?
В одеждах чёрных или в белых, или нагая на простыне
С простым лицом и с кем-то липким молчишь в тупом оцепененьи,
Пока дерёт тебя, как липку, невыразимое сомненье?
На помеле летишь, как ведьма, иль левитируешь по-птичьи
И, опрокинув в воду бельма, ты души цапаешь девичьи —
Купальщиц юных для потехи в русалок тихих превращаешь
И сквозь могильные прорехи усопших ночью навещаешь?
Из мухоморов для поганцев и мертвяков готовишь зелье
И подсылаешь лихоманцев в дома святых на новоселье
Вдвоём с нажористой подружкой — холоднопёрстой, ложноокой, —
Навек оставшейся лягушкой-царевной в царстве под осокой?
Иль в невысоком перелеске, на берегу гнилой речушки
Пытаешься подслушать в плеске природы тайные частушки?
Иль вовсе нет тебя в помине — лежишь в сырой земле устало?
Явись! Пребудь со мной отныне — вонзи в меня поглубже жало!

Июль, 1999
..^..








*  *  *
Местами Питер рос не из-под ног - из воздуха,
На каждый новый вздох - этаж за этажом.
Казалось, в тех местах - схвати за кнут извозчика,
И он ответит: "Что ж - и ветер запряжем,

И сможем полететь над городом, и площади
Увидим свысока, как блюдца на столе.
Но в этом никогда нам не помогут лошади -
Оставим их пастись на каменной земле".

1988
..^..

всё в исп.  В. Луцкера