для тех, кто слушает стихи Александр Межиров: (26.09.1923 - 22.05.2009)

*   *   *

Что-то разъяло на стаи лесные
Мир человеческого бытия.
Стая твоя, как и все остальные,
Это случайная стая твоя

Кто его знает, что с нами случится, –
Нету и не было вех на судьбе.
Только не вой, молодая волчица,
Ветер и так завывает в трубе

Я не сужу, а почти понимаю, –
Там, где предзимние ветры свистят,
Сбились на вечер в случайную стаю
Несколько лютых волчиц и волчат

Только не бойся от стаи отбиться,
Жалобно так и тоскливо не вой,
Только не бойся на вечер прибиться
К старому волку из стаи чужой
1986
..^.. 



















С ВОЙНЫ

Нам котелками
нынче служат миски,
Мы обживаем этот мир земной,
И почему-то проживаем в Минске,
И осень хочет сделаться зимой.

Друг друга с опереттою знакомим,
И грустно смотрит капитан Луконин.
Поклонником я был.
Мне страшно было.
Актрисы раскурили всю махорку.
Шел дождь.
Он пробирался на галерку,
И первого любовника знобило.

Мы жили в Минске муторно и звонко
И пили спирт, водой не разбавляя.
И нами верховодила девчонка,
Беспечная, красивая и злая.

Гуляя с ней по городскому саду,
К друг другу мы ее не ревновали.
Размазывая темную помаду,
По очереди в губы целовали.

Наш бедный стол
всегда бывал опрятен -
И, вероятно, только потому,
Что чистый спирт не оставляет пятен.
Так воздадим же должное ему!

Еще война бандеровской гранатой
Влетала в полуночное окно,
Но где-то рядом, на постели смятой,
Спала девчонка
нежно и грешно.

Она недолго верность нам хранила,-
Поцеловала, встала и ушла.
Но перед этим
что-то объяснила
И в чем-то разобраться помогла.

Как раненых выносит с поля боя
Веселая сестра из-под огня,
Так из войны, пожертвовав собою,
Она в ту осень вынесла меня.

И потому,
однажды вспомнив это,
Мы станем пить у шумного стола
За балерину из кордебалета,
Которая по жизни нас вела.
..^..  



















*   *   *

Покинуть метрополию и в лоне
Одной из бывших, всё равно какой,
Полусвободных, но ещё колоний
Уйти, как говорится, на покой.
 
Остаться навсегда в былых пределах
Империи и очереди ждать
Без привилегий, в дом для престарелых,
Где тишь да гладь да божья благодать.

И дряхлостью своей не отягчая
И без того несчастную семью,
Дремать над кружкой испитого чая,
Припоминая смутно жизнь свою.

Смотреть, как снег в окошке тает ранний,
Со стариками разговор вести.
Но это ли предел твоих мечтаний –
Концы с концами всё-таки свести?

Напрасно люди сделались истцами,
Жизнь всё равно отвергнет счёт истца, –
В ней никому свести концы с концами
Ещё не удавалось до конца.

О временах стыда и унижений
Строку из крови, а не из чернил,
Рязанский Надсон, всероссийский гений
Со скифского Олимпа уронил.

И многоточье предстоит поставить
Во всю строку, чтоб не сойти с ума.
..........................................................

Вернуться в метрополию, хотя ведь
Она теперь колония сама.

Истаяли в кромешном отчужденье
Прибрежная косая полоса,
Все свечи в маяках её, все тени,
Знакомые когда-то голоса.
 
Здесь вовсе о тебе забудут скоро,
Здесь без тебя полно забот. И вот
Взойдёшь на паперть чуждого собора,
Где кто-то что-то всё же подаёт.

Где грубые твои мольбы и пени
В сугубую сольются Ектенью
И трижды снегом лягут на ступени
И на седую голову твою.
1987
..^.. 



















Музыка

Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.
 
Какая музыка во всем,
Всем и для всех – не по ранжиру.
Осилим... Выстоим... Спасём...
Ах, не до жиру – быть бы живу...
 
Солдатам голову кружа,
Трехрядка под накатом брёвен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.

И через всю страну струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души и тела топтала.
 
Стенали яростно, навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке – инвалид,
И Шостакович – в Ленинграде.
1961
..^.. 

всё в исп.  В. Луцкера