для тех, кто слушает стихи Николай Гумилев: (15.04.1886 - 26.08.1921)

ОЗЕРО ЧАД   (ЖИРАФ) 

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф .

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
..^..   









ЖЕСТОКОЙ 

"Пленительная, злая, неужели
Для вас смешно святое слово: друг?
Вам хочется на вашем лунном теле
Следить касанья только женских рук,

Прикосновенья губ стыдливо-страсеных
И взгляды глаз нетребующих, да?
Ужели до сих пор в мечтах неясных
Вас детский смех не  мучил никогда?

Любовь мужчины - пламень Прометея,
И требует и, требуя, дарит,
Пред ней душа, волнуясь и слабея,
Как красный куст горит и говорит.

Я вас люблю, забудьте сны!"  - в молчанье
Она, чуть дрогнув, веки подняла,
И я услышал звонких лир бряцанье
И громовые клекоты орла.

Орел Сафо у белого утеса
Торжественно парил, и красота
Бестенных виноградников Лесбоса
Замкнула богохульные уста.
..^..   



        



    К СИНЕЙ  ЗВЕЗДЕ  

* * * 
Из букета целого сирени 
Мне осталась лишь одна сирень,
И всю ночь я думал об Елене,
А потом томился целый день

Все казалось мне, что в белой пене
Исчезает милая земля,
Расцветают влажные сирени
За кормой большого коорабля.

И за огненными небесами
Обо мне задумалась она,
Девушка с газельими глазами
Моего любимейшего сна.

Сердце прыгало, как детский мячик,
Я, как брату, верил кораблю,
Оттого что мне нельзя иначе,
Оттого что я ее люблю.
..^..   



* * * 
Много есть людей, что  полюбив,
Мудрые дома себе возводят,
Возле их благословенных нив
Дети резвые за стадом бродят.

А другим  жестокая любовь,
Горькие ответы и вопросы,
С желчью смешана, кричит их кровь,
Слух их жалят злобным звоном осы.

А иные любят  -- как поют,
Как поют и дивно торжествуют,
В сказочный скрываются  приют;
А иные любят, как танцуют.

Как ты любишь, девушка, ответь?
По каким тоскуешь ты истомам?
Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым,

Если ты могла явиться мне
Молнией слепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней?
..^..



* * * 
Вероятно, в жизни предыдущей
Я зарезал и отца и мать,
Если в этой  --  Боже присносущий!  --
Так позорно осужден страдать.

Каждый день мой, как мертвец, спокойный,
Все дела  чужие, не мои,
Лишь томленье вовсе недостойной,
Вовсе платоничесской любви.

Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору,
В Африку, как прежде, как тогда,
Лечь под царственную сикомору
И не подниматься никогда.

Бархатом меня покроет вечер,
А луна оденет в серебро,
И, быть может, не припомнит ветер,
Что когда-то я служил в бюро.
..^..   


* * * 
Мой альбом, где страсть сквозит без меры,
В каждой мной отточенной строфе,
Дивным покровительством Венеры
Спасся он от аутодофе.

И потом  --  да славится наука! -
Будет в библиотеке стоять
Вашего расчетливого внука
В год две тысячи и двадцать пять.

И американец длинноносый
Променяет Фриско на Тамбов,
Сердцем вспомнив русские березы,
Звон малиновый колоколов.

Гостем явит он себя достойным,
И, узнав, что был такой поэт,
Мой (и Ваш) альбом с письмом пристойным
Он отправит в университет.

Мой биограф будет очень счастлив,
Будет удивляться два часа,
Как осел, перед которым в ясли
Свежего насыпали овса.

Вот и монография готова,
Фолиант солидной толщины:
"О любви поэта Гумилева
В год четвертый мировой войны".

И когда тогдашние Лигеи,
С взорами, где ангелы живут,
Со щеками лепестка нежнее
Прочитают сей достойный труд,

Каждая подумает уныло,
Легкого презренья не тая:
"Я б американца не любила,
А любила бы поэта я".
..^..   










* * * 

Лишь черный бархат, на котором,
Забыт сияющий алмаз,
Сумею я сравнить со взором
Ее почти  поющих глаз

Ее фарфоровое тело
Томит неясной белизной,
Как лепесток сирени белой
Под умирающей луной.

Пусть руки нежно-восковые,
Но кровь в них так же горяча,
Как перед образом Марии
Неугасимая свеча.

И вся она легка, как  птица
Осенней ясною порой,
Уже готовая   проститься
С печальной северной страной.
..^..   




* * * 
Пролетала золотая ночь
И на миг замедлила в пути,
Мне, как другу, захотев помочь,
Ваши письма думала найти,  --

Те, что Вы не написали мне…
А потом присела на кровать
И сказала: "Знаешь, в тишине
Хоршо бывает помечтать!

Та, другая, вероятно, зла,
Ей с тобой встречаться даже лень,
Полюби меня, ведь я светла,
Так светла, что не светлей и день.

Много расцветает черных роз
В потайных колодцах у меня,
Словно крылья пламенных стрекоз,
Пляшут искры синего огня.

Тот же пламень и в глазах твоих
В миг, когда ты думаешь о ней…
Для тебя сдержу я вороных
Неподатливых моих коней".

Ночь, молю, не мучь меня!  Мой рок
Слишком и без этого тяжел,
Неужели, если бы я мог,
От нее давно б я не ушел?

Смертной скорбью я теперь скорблю,
Но какой я дам тебе ответ,
Прежде чем ей не скажу "люблю"
И она мне не ответит "нет".
..^..  





* * * 
Об озерах, о павлинах белых,
О закатно-лунных вечерах
Вы мне говорили, о несмелых
И пророческих своих мечтах.

Словно нежная Шахеризада
Завела магический рассказ,
И казалось, ничего не надо
Кроме этих озаренных глаз.

А потом в смятенье чувств туманных
Мне, кто был на миг Ваш господин,
Дали два цветка благоуханных,
Из которых я унес один.
..^..  





* * * 
Однообразные  мелькают
Все с той же болью дни мои,
Как будто розы опадают
И умирают соловьи.

Но и она печальна тоже,
Мне приказавшая любовь,
И под ее атласной кожей
Бежит отравленная кровь.

И если я живу на свете,
То лишь из-за одной мечты:
Мы оба, как слепые дети,
Пойдем на горные хребты.

Туда, где бродят только козы,
В мир самых белых облаков,
Искать увянувшие розы
И слушать мертвых соловьев.
..^..  









* * * 
Отвечай мне, картонажный мастер,
Что ты думал, делая  альбом
Для стихов о самой нежной страсти
Толщиною в настоящий том?

Картонажный мастер, глупый, глупый,
Видишь, кончилась моя страда,
Губы милой были слишком скупы,
Сердце не дрожало никогда.

Страсть пропела песней лебединой,
Никогда ей не запеть опять,
Так же как и женщине с мужчиной
Никогда друг друга не понять.

Но поет мне голос настоящий,
Голос жизни, близкой для меня,
Звонкий, словно водопад гремящий,
Словно гул растущего оггня:

"В этом мире есть большие звезды,
В этом мире есть моря и горы,
Здесь любила Беатриче Данта,
Здесь Ахейцы разорили Трою!
Если ты сейчас же не забудешь
Девушку с огромными глазами,
Девушку с искусными речами,
Девушку, которой ты не нужен,
То и жить ты, значит, не достоин".
..^..



* * * 
Дремала душа, как слепая,
Так пыльные спят зеркала,
Но солнечным облаком рая
Ты в темное сердце вошла.

Не знал я, что в сердце так много
Созвездий слепящих таких,
Чтоб вымолить счастье у Бога
Для глаз говорящих твоих.

Не знал я, что в сердце так много
Созвучий звенящих таких,
Чтоб вымолить счастье у Бога
Для губ полудетских твоих.

И рад я, что сердце богато,
Ведь тело твое из огня,
Душа твоя дивно крылата,
Певучая ты для меня.
..^..  





* * * 
Я вырван был из жизни тесной,
Из жизни скудной и простой
Твоей мучительной, чудесной,
Неотразимой красотой.

И умер я…  и  видел пламя,
Не виданное никогда,
Пред ослепленными глазами
светилась синяя звезда.

Преображая дух и тело,
Напев вставал и падал вновь,
То говорила и звенела
Твоя поющей лютней кровь.

И запах огненный и слаще
Всего, что в жизни я найду,
И  даже лилии, стоящей
В высоком ангельском саду.

И вдруг из глуби осиянной
Возник обратно мир земной,
Ты птицей раненой нежданно
Затрепетала предо мной.

Ты говорила: "Я страдаю",
Но что же делать мне, когда
Я наконец так сладко знаю,
Что ты лишь синяя звезда.
..^..  














* * * 
В этот мой благославенный вечер
Собрались ко мне мои друзья,
Все, которых я очеловечил,
выведя их из небытия,

Гондла разговаривал с Гафизом
О любви Гафиза и своей,
И над ним склонялись по карнизам
Головы волков и лебедей.

Муза Дальних Странствий  обнимала
Зою, как сестру свою теперь,
И лизал им ноги небывалый,
Золотой и шестикрылый зверь.

Мик с Луи подсели к капитанам,
Чтоб послушать о морских делах,
И перед любезным Дон Жуаном
Фанни сладкий чувствовала страх.

А по стенам начинались танцы,
Двигались фигуры на холстах,
Обезумели камбоджианцы
На конях и боевых слонах.

Заливались вышитые птицы,
А дракон плясал уже без сил,
Даже Будда начал шевелиться
И понюхать розу попросил

И светились звезды золотые,
Приглашенные на торжество,
Словно апельсины восковые,
Те, что подают на Рождество.

"Тише, крики, смолкните, напевы! -
Я вскричал, --  и  будем все грустны,
Потому что с нами нету девы,
Для которой все мы рождены".

И пошли мы, пара, вслед за парой,
Словно фантастический эстамп,
Через переулки и бульвары
К тупику  близ улицы Декамп.

Неужели мы Вам не прснились,
Милая с таким печальным ртом,
Мы, которые всю ночь толпились
Перед занавешенным окном?
..^..










* * * 
Еще не раз Вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный,
Нелпый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.

Он мог стать Вашим тоже, и не стал,
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И Вас неправедно просил у Бога.

Но каждый раз вы склонитесь без сил,
И скажете: "Я вспоминать не смею,
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею".
..^..  







* * * 
Так долго сердце боролось,
Слипались усталые веки,
Я думал, пропал мой голос,
Мой звонкий голос навеки.

Но Вы мне его возвратили,
Он вновь мое достоянье,
Вновь в памяти белых лилий
И синих миров сверканье.

Мне ведомы все дороги
На этой земле привольной…
Но Ваши милые ноги
В крови, и Вам бегать больно.

Какой-то маятник злобный
Владеет нашей судьбою,
Он ходит, мечу подобный,
Меж радостью и тоскою.

Тот миг, что я песнью своею
Доволен,  --  для Вас мученье…
Вам весело  --  я жалею
О дне моего рожденья.
..^..  






* * * 
Я говорил: "Ты хочешь, хочешь?
Могу я быть тобой любим?
Ты счастье странное пророчишь
Гортанным голосом твоим.

А я плачу за счастье много,
Мой дом  --  из звезд и песен дом,
И будет сладкая тревога
Расти при имени твоем.

И скажут: "Что он?  Только скрипка
Покорно плачущая, он,  --
Ее единая улыбка
Рождает этот дивный звон".

И скажут:  "То  луна  и  море,
Двояко отраженный свет".
И после: "О, какое горе,
Что женщины такой же нет!"

Но, не ответив мне ни слова,
Она задумчиво прошла,
Она не сделала мне злого,
И жизнь по-прежнему светла.

Ко  мне  нисходят серафимы,
Пою я полночи и дню,
Но вместо женщины любимой
Цветок засушенный храню.
..^..  








* * * 
Ты не могла иль не хотела
Мою почувствовать истому,
Твое дурманящее тело
И сердце бережешь другому.

Зато, когда перед бедою
Я обессилю, стиснув зубы,
Ты не придешь смочить водою
Мои запекшиеся губы.

В часы последнего усилья,
Когда и ангелы заблещут,
Твои сияющие крылья
Передо мной не затрепещут.

И в встречу радостной победе
Мое ликующее знамя
Ты не поднимешь в реве меди
Своими нежными руками.

И ты меня забудешь скоро,
И я не стану думать, вольный,
О милой девочке, с которой 
Мне было нестерпимо больно.
..^..  










* * * 

Нежно-небывалая отрада
Прикоснулась к моему плечу.
И теперь мне ничего не надо,
Ни тебя, ни счастья не хочу.

Лишь одно бы принял я, не споря  --
Тихий, тихий, золотой покой
Да двенадцать тысяч футов моря
Над моей пробитой головой.

Что же думать, как бы сладко нежил
Тот покой и вечный гул томил,
Если б только никогда я не жил,
Никогда не пел и не любил.
..^..




* * * 
С протянутыми руками,
С душой, где звезды зажглись,
Идут святыми путями
Избранники духов ввысь.

И после стольких столетий,
Которым названье  --  срам,
Народы станут, как дети,
Склоняться к их ногам.

Тогда я воскликну: "Где ты,
Ты, созданная из огня,
Ты помнишь мои обеты
И веру твою в меня?

Делюсь я с тобою властью,
Слуга твоей красоты,
За то, что полное счастье,
Последнее счастье ты!"
..^..  










* * * 
Ты пожалела, ты простила
И даже руку подала мне,
Когда в душе, где смерть бродила,
И камня не было на камне.

Так победитель благородный
Предоставляет без сомненья
Тому, кто был сейчас свободный,
И жизнь, и даже часть именья.

Все, что бессоными ночами
Из тьмы души я вызвал к свету,
Все, что дарованно богами
Мне, воину, и мне,  поэту,  --

Все, пред твоей склоняясь властью,
Все дам и ничего не скрою
За ослепительное счастье
Хоть иногда побыть с тобою.

Лишь песен не проси ты милых,
Таких, как я слагал когда-то,
Ты знаешь, я их петь не в  силах
Скрипучим голосом кастрата.

Не накажи меня за эти
Слова, не ввергни снова в бездну.
Когда-нибудь при лунном свете,
Раб истомленный, я исчезну.

Я побегу в пустынном поле
Через канавы и заборы,
Забыв себя, и ужас боли,
И все условья, договоры,

И не узнаешь никогда ты,
Чтоб в сердце не вошла тревога,
В какой болотине  проклятой
Моя окончилась дорога.
..^..  







* * * 

Неизгладимы, нет, в моей судьбе
Твой детский рот и смелый взор девический!
Вот почему, мечтая о тебе,
Я говорю и думаю ритмически.

Я чувствую огромные моря,
Колеблемые лунным притяжением,
И сонмы звезд, что движутся, горя,
От века предназначенным движением.

О, если б ты всегда была со мной,
Улыбчиво-благая, настоящая,
На звезды я бы мог ступить ногой
И  солнуе б целовал в уста горящие.
..^..





* * * 
На путях зеленых и земных
Горько счастлив темной я судьбою
А стихи?  Ведь ты мне пела их,
Тайно наклоняясь надо мною.

Ты была безумием моим
Или дивной мудростью моею,
Так когда-то грозный серафим
Говорил тоскующему змею:

"Тьмы тысячелетий протекут,
И ты будешь биться в клетке тесной,
Прежде  чем  настанет Страшный суд,
Сын придет,  и  Дух придет Небесный.

Это выше нас,  и  лишь когда
Протекут назначенные сроки,
Утренняя грешная звезда,
Ты придешь к нам, брат печальноокий,

Нежный брат мой, вновь крылатый брат,
Бывший то властителем, то нищим,
За стенами рая новый сад,
Лучший сад с тобою мы отыщем.

Там, где плещет сладкая вода,
Вновь соединим мы наши руки,
Утренняя, милая звезда,
Мы не вспомним о былой разлуке".
..^..   












ОТРЫВОК   ИЗ   ПЬЕСЫ 
Так вот платаны,  пальмы,  темный грот,
Которые я так лююбил когда-то,
Да и теперь люблю…  Но место дам
Рукам, вперед протянутым, как ветви,
И розовым девическим стопам,
Губам, роженным для святых приветствий.
Я нужен был, чтоб ведала она,
Какое  в ней благословенье  миру,
И подвиг свой я совершил сполна
И тяжкую слагаю с плеч порфиру.
Я  вольной смертью ныне искуплю
Мое слепительное дерзновенье,
С которым я посмел сказать "люблю"
Прекраснейшему из всего творенья.
..^..












ШЕСТОЕ ЧУВСТВО 

Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Всё ж мучится таинственным желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;

Так, век за веком — скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства,
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
..^..











* * * 
Да! Мир хорош, как старец у порога,
Что путника ведет во имя Бога
В заране предназначенный покой,
А вечером, простой и благодушный,
Приказывает дочери послушной
Войти к нему и стать его женой.

Но кто же я, отступник богомольный,
Обретший всё и вечно недовольный,
Сдружившийся с луной и тишиной?
Мне это счастье — только указанье,
Что мне не лжет мое воспоминанье,
И пил я воду родины иной.
..^..
















ЕГИПЕТ 

Как картинка из книжки старинной,
Услаждавшей мои вечера,
Изумрудные эти равнины
И раскидистых пальм веера.

И каналы, каналы, каналы,
Что несутся вдоль глиняных стен,
Орошая Дамьетские скалы
Розоватыми брызгами пен.

И такие смешные верблюды,
С телом рыб и с головками змей,
Как огромные, древние чуда
Из глубин пышноцветных морей.

Вот каким ты увидишь Египет
В час божественный трижды, когда
Солнцем день человеческий выпит
И, колдуя, дымится вода.

Это лик благосклонный Изиды
Иль мерцанье встающей луны?
Неужели хотят пирамиды
Посягнуть на покой вышины?

Сфинкс улегся на страже святыни
И с улыбкой глядит с высоты,
Ожидая гостей из пустыни,
О которых не ведаешь ты.

Не обломок старинного крипта,
Под твоей зазвеневший ногой,
Есть другая душа у Египта
И торжественный праздник другой.

Точно дивная фата-моргана,
Виден город у ночи в плену,
Над мечетью султана Гассана
Минарет протыкает луну.

На широких и тихих террасах
Чешут женщины золото кос,
Угощают подруг темноглазых
Имбирем и вареньем из роз.

Шейхи молятся, строги и хмуры,
И лежит перед ними Коран,
Где персидские миниатюры,
Словно бабочки сказочных стран.

А поэты скандируют строфы,
Развалившись на мягкой софе,
Пред кальяном и огненным кофе,
Вечерами в прохладных кафе.

Здесь недаром страна сотворила
Поговорку, прошедшую мир:
— Кто испробовал воду из Нила,
Будет вечно стремиться в Каир.

Пусть хозяева здесь — англичане,
Пьют вино и играют в футбол,
И калифа в высоком Диване
Уж не властен святой произвол.

Пусть, но истинный царь над страною
Не араб и не белый, а тот,
Кто с сохою или с бороною
Черных буйволов в поле ведет.

Хоть ютится он в доме из ила,
Умирает, как звери, в лесах,
Он — любимец священного Нила
И его современник — феллах.

Для него ежегодно разливы
Этих рыжих всклокоченных вод
Затопляют богатые нивы,
Где тройную он жатву берет.

И его ограждают пороги
Полосой острогрудых камней
От нежданной полночной тревоги,
От коротких нубийских мечей.

А ведь знает и коршун бессонный:
Вся страна — это только река,
Окаймленная рамкой зеленой
И другой, золотой, из песка.

Если аист задумчивый близко
Поселится на поле твоем,
Напиши по-английски записку
И ему привяжи под крылом.

И весной на листе эвкалипта,
Если аист вернется назад,
Ты получишь привет из Египта
От веселых феллашских ребят.
..^..

всё в исп.  В. Луцкера