для тех, кто слушает стихи

Евгений
Евтушенко:


(18.07.1932 - 01.04.2017)




Третий снег ("Смотрели в окна мы, где липы...")          

  mp3  

5789 K










Третий снег 

                                      С. Щипачеву

Смотрели в окна мы, где липы
чернели в глубине двора.
Вздыхали: снова снег не выпал,
а ведь пора ему, пора.

И снег пошел, пошел под вечер.
Он, покидая высоту,
летел, куда подует ветер,
и колебался на лету.

Он был пластинчатый и хрупкий
и сам собою был смущен.
Его мы нежно брали в руки
и удивлялись: «Где же он?»

Он уверял нас: «Будет, знаю,
и настоящий снег у вас.
Вы не волнуйтесь – я растаю,
не беспокойтесь – я сейчас...»

Был новый снег через неделю.
Он не пошел – он повалил.
Он забивал глаза метелью,
шумел, кружил что было сил.

В своей решимости упрямой
хотел добиться торжества,
чтоб все решили: он тот самый,
что не на день и не на два.

Но, сам себя таким считая,
не удержался он и сдал.
и если он в руках не таял,
то под ногами таять стал.

А мы с тревогою все чаще
опять глядели в небосклон:
«Когда же будет настоящий?
Ведь все же должен быть и он».

И как-то утром, вставши сонно,
еще не зная ничего,
мы вдруг ступили удивленно,
дверь отворивши, на него.

Лежал глубокий он и чистый
со всею мягкой простотой.
Он был застенчиво-пушистый
и был уверенно-густой.

Он лег на землю и на крыши,
всех белизною поразив,
и был действительно он пышен,
и был действительно красив.

Он шел и шел в рассветной гамме
под гуд машин и храп коней,
и он не таял под ногами,
а становился лишь плотней.

Лежал он, свежий и блестящий,
и город был им ослеплен.
Он был тот самый. Настоящий.
Его мы ждали. Выпал он.
                          1953
..^..

всё в исп.  В. Луцкера

Идут белые снеги, как по нитке скользя… Жить и жить бы на свете, но, наверно, нельзя. Чьи-то души бесследно, растворяясь вдали, словно белые снеги, идут в небо с земли. Идут белые снеги… И я тоже уйду. Не печалюсь о смерти и бессмертья не жду. я не верую в чудо, я не снег, не звезда, и я больше не буду никогда, никогда. И я думаю, грешный, ну, а кем же я был, что я в жизни поспешной больше жизни любил? А любил я Россию всею кровью, хребтом — ее реки в разливе и когда подо льдом, дух ее пятистенок, дух ее сосняков, ее Пушкина, Стеньку и ее стариков. Если было несладко, я не шибко тужил. Пусть я прожил нескладно, для России я жил. И надеждою маюсь, (полный тайных тревог) что хоть малую малость я России помог. Пусть она позабудет, про меня без труда, только пусть она будет, навсегда, навсегда. Идут белые снеги, как во все времена, как при Пушкине, Стеньке и как после меня, Идут снеги большие, аж до боли светлы, и мои, и чужие заметая следы. Быть бессмертным не в силе, но надежда моя: если будет Россия, значит, буду и я. 1965 г. Ты спрашивала шепотом: «А что потом? А что потом?» Постель была расстелена, и ты была растеряна... Но вот идешь по городу, несешь красиво голову, надменность рыжей челочки, и каблучки-иголочки. В твоих глазах – насмешливость, и в них приказ – не смешивать тебя с той самой, бывшею, любимой и любившею. Но это – дело зряшное. Ты для меня – вчерашняя, с беспомощно забывшейся той челочкою сбившейся. И как себя поставишь ты, и как считать заставишь ты, что там другая женщина со мной лежала шепчуще и спрашивала шепотом: «А что потом? А что потом?» 1957 Ты большая в любви. Ты смелая. Я – робею на каждом шагу. Я плохого тебе не сделаю, а хорошее вряд ли смогу. Все мне кажется, будто бы по лесу без тропинки ведешь меня ты. Мы в дремучих цветах до пояса. Не пойму я – что за цветы. Не годятся все прежние навыки. Я не знаю, что делать и как. Ты устала. Ты просишься на руки. Ты уже у меня на руках. «Видишь, небо какое синее? Слышишь, птицы какие в лесу? Ну так что же ты? Ну? Неси меня! А куда я тебя понесу?.. 1953 Всегда найдется женская рука, чтобы она, прохладна и легка, жалея и немножечко любя, как брата, успокоила тебя. Всегда найдется женское плечо, чтобы в него дышал ты горячо, припав к нему беспутной головой, ему доверив сон мятежный свой. Всегда найдутся женские глаза, чтобы они, всю боль твою глуша, а если и не всю, то часть ее, увидели страдание твое. Но есть такая женская рука, которая особенно сладка, когда она измученного лба касается, как вечность и судьба. Но есть такое женское плечо, которое неведомо за что не на ночь, а навек тебе дано, и это понял ты давным-давно. Но есть такие женские глаза, которые глядят всегда грустя, и это до последних твоих дней глаза любви и совести твоей. А ты живешь себе же вопреки, и мало тебе только той руки, того плеча и тех печальных глаз... Ты предавал их в жизни столько раз! И вот оно – возмездье – настает. «Предатель!» – дождь тебя наотмашь бьет. «Предатель!» – ветки хлещут по лицу. «Предатель!» – эхо слышится в лесу. Ты мечешься, ты мучишься, грустишь. Ты сам себе все это не простишь. И только та прозрачная рука простит, хотя обида и тяжка, и только то усталое плечо простит сейчас, да и простит еще, и только те печальные глаза простят все то, чего прощать нельзя... 1961 Из воды выходила женщина, удивленно глазами кося. Выходила свободно, торжественно, молодая и сильная вся. Я глядел на летящие линии... Рядом громко играли в «козла», но тяжелая белая лилия из волос ее черных росла. Шум и смех пораженной компанийки: «Ишь ты, лилия – чудеса!» – а на синем ее купальнике бились алые паруса. Шла она, белозубая, смуглая, желтым берегом наискосок, только слышались капли смутные с загорелого тела – в песок. Будет в жизни хорошее, скверное, будут годы дробиться, мельчась, но и нынче я знаю наверное, что увижу я в смертный мой час. Будет много святого и вещего, много радости и беды, но увижу я эту женщину, выходящую из воды... 1958 Цветы лучше пуль Тот, кто любит цветы, Тот, естественно, пулям не нравится. Пули — леди ревнивые. Стоит ли ждать доброты? Девятнадцатилетняя Аллисон Краузе, Ты убита за то, что любила цветы. Это было Чистейших надежд выражение, В миг, Когда, беззащитна, как совести тоненький пульс, Ты вложила цветок В держимордово дуло ружейное И сказала: «Цветы лучше пуль». Не дарите цветов государству, Где правда карается. Государства такого отдарок циничен, жесток. И отдарком была тебе, Аллисон Краузе, Пуля, Вытолкнувшая цветок. Пусть все яблони мира Не в белое — в траур оденутся! Ах, как пахнет сирень, Но не чувствуешь ты ничего. Как сказал президент про тебя, Ты «бездельница». Каждый мертвый — бездельник, Но это вина не его. Встаньте, девочки Токио, Мальчики Рима, Поднимайте цветы Против общего злого врага! Дуньте разом на все одуванчики мира! О, какая великая будет пурга! Собирайтесь, цветы, на войну! Покарайте карателей! За тюльпаном тюльпан, За левкоем левкой, Вырываясь от гнева Из клумб аккуратненьких, Глотки всех лицемеров Заткните корнями с землей! Ты опутай, жасмин, Миноносцев подводные лопасти! Залепляя прицелы, Ты в линзы отчаянно впейся, репей! Встаньте, лилии Ганга И нильские лотосы, И скрутите винты самолетов, Беременных смертью детей! Розы, вы не гордитесь, Когда продадут подороже! Пусть приятно касаться Девической нежной щеки, — Бензобаки Прокалывайте Бомбардировщикам! Подлинней, поострей отрастите шипы! Собирайтесь, цветы, на войну! Защитите прекрасное! Затопите шоссе и проселки, Как армии грозный поток, И в колонны людей и цветов Встань, убитая Аллисон Краузе, Как бессмертник эпохи — Протеста колючий цветок! 1970