для тех, кто слушает стихи Евгений Коновалов:

* * *

Спина к спине. Двенадцать человек
уставились в экраны, пропадая
от одиночества, не прерывая бег
по клавишам, общаясь с проводами
и пиксельными лицами. Как те
живущие в придонной немоте
слепые завсегдатаи триаса.
Католик Дарвин, ангел Гавриил
в дюралевой сети дырявых крыл -
возьмут дуду и на двоих по разу
попросят Слова... А вокруг уже
канкан вещей резвится неглиже.
Вот древесина, стекловата, пластик,
резина, революция, прогресс...
Нет, нет, не против. Каждый ищет счастье
там, где учили. С лупой - или без.
А бога - нет. Есть цифры, точки, ru,
похмельные пол-литра поутру.
Пропан и сера замещают астру
конфорки. Сталь надежней, чем вулкан
сияющего чайника, гораздый
на чудо и ожог. Блажен стакан
нагретый кипятком... И не помочь
метафоре, заполонившей ночь.
Что это? Апокалипсис? Рассвет? -
Не знаю. Только всадники за нами
уже пришли, а мне и дела нет,
опутанному проводами.
..^..












	Олегу Горшкову

Паучья жизнь - меж небом и золой
на зыбкой вязи собственных творений
в чащобе вековечно-площадной
над илом памяти, среди корений,
усвоивших: бензин, досуг, запой -
и вольных этим. Вот, ловец сомнений,
привычный мир, наполовину твой.
А в остальном - щепотка песнопений
рассеянных, блажных... И всё забыть,
когда дрожит невидимая нить
сочувствия - в сети безличной ваты,
а может, просто ветер шелестит
росой своих смешинок и обид
восторженно, превратно, виновато...
..^..












	Маленький любовный трактат

1
Шепнуть "люблю", и - белкой в колесе
из лепестков ромашки, sms-ок
и выдуманных диалогов. Все
приметы ломки, и не сыщешь места
неловким пальцам... И бежать, бежать
по рытвинам сомнений, повторяя:
"за что... иди ты... милый... твою мать..."
и "надо ли всё это?.." Не пора ли
выказывать и поверять, смешав
в один коктейль условности, советы
и пряность тайны... Между сосен этих
в себе самой запутаться спеша.

2
Как просто всё... Жар комнаты. Стекло
туманится испариной весенней.
И ливень треплет сонное село,
бренчит по жести, мнётся на ступенях,
дарует чудо жизни тополям
и учит их дышать. О чём? - О том же
простом "люблю". Как жимолость-земля
бессмысленно-блажная, осторожно
принять недостающее звено
в цепи двух одиночеств, обречённых
отогревать в доверчивых ладонях
и вишни терпких слов и шар земной.

3
Но что потом? - Вот пепелище нот
для пылких голосов! Пируй минутно-
пленительным, а время-садовод
крапивой обряжает незабудки
слепого счастья... Ну же, допивай!
Лови подол, проси, клянись привычным
надтреснутым "люблю"! Убогий рай
кабацких гурий?.. Домострой приличий?..
Вон - тополиный пух. А вот - труха. И
не лгать, не укорять, не забывать,
как ниспадает солнечная прядь,
как бабочка ресниц сквозь ночь порхает!
..^.. 






	* * *

Так лайка кувыркается в снегу
октябрьском, свежевыпавшем, недолгом!
...Опомниться от жизни не могу,
слюбиться с ней, стерпеться втихомолку...
Маршрутка. Годовалый карапуз
кричит взахлеб - ушанка на бок слезла
и шею колет шарф! Не плачь. Не трусь
ни пьяных дембелей перед подъездом,
ни двух старух у мутного окна,
так увлеченно хающих Чубайса.
Ты на руках у матери, она
баюкает тебя. Так улыбайся
сквозь морок там, где остается петь
младенца, лайку, смерть.
..^..





	Ане

На аллее любовников ночь
осыпает березы. И август
желтых пятен на зелени трав густ
и прян, и до жизни охоч.
Кавалеры его - солдатня -
через проволоку санчасти
колесят, самовольные всласть, и
обихаживают, кляня,
розовато-белесых девиц
с одинаковыми очами.
Светомузыкой залит причал, и
галоп разноцветных зарниц
ярче Веги. На фоне "Тату"
блекнут звезды помельче. И шепот
о любви переходит в смешок под
икоту и тошноту.

Это - жизнь. Либо - с ней, либо - нет.
Не суди остывающий свет,
а прижмись ко мне. Так же нелепо -
времена не меняются тут -
и Франческа с Паоло идут
под таким же неоновым небом.
..^..











	* * *

Вуаль из пыли вьётся по асфальту,
и майский ветер подбирает шлейф
танцующего воздуха... Разлей
в черёмухе чириканье - и сальто
стрижей над воскресением весны
уже с твоим участием. В бедовом
полёте - дымкой переплетены
платки полей, гирлянды городов, и
огромным блюдцем выгнута земля,
и бирюзовый шар уже затерян
на фоне стылой, траурной материи,
исколотой шипами звёзд... А для
фантазии предела не даётся,
ни смерти. Только пуговица Солнца
на рукаве галактики - среди
пыльцы и плазмы. В бешеной горячке
Вселенная глядит из пустоты,
и вся - один цветущий одуванчик
..^.. 













* * *

Памятью, календарём, рекой -
к чёрту все аллегории! Разве
секунда-оса деталью любой
исподволь жалит, да так что сразу

чуешь, кто кого. В лужу-вчера
впадает весь океан грядущего,
сколько его там? - Всегда пора
прятать голову в этой гуще,

блюсти хрусталь в царстве ваты - за
слоем скепсиса пополам с уловкой
зануды-режима, а хватишься -
один в поколении - в дырявой лодке -

с такелажем родных морщин
мыкателем, галерником горя
ловишь в баланде опыт, чин,
занавес. Или за этим флёром

знать, что отпущенное ценно самим
сплавом дури, восторга, боли...
Робкой нежности горьковатый дым
накипь смахивает поневоле,

и задыхаешься - как богат! -
сущим листом, а не оглавлением -
куцым сальдо заслуг и дат,
отпрыском себялюбивой лени.

Не молодечество, не испуг -
балласт ярлыков оставь, входящий
в заводи человечьих рук,
в бурелом человечьей чащи.
..^..











* * *

                                                     Е. С. 
Очередная осень позади. 
Ещё на год неуловимой жизни 
разменян листопад, лишь укоризна 
озябших веток да снежок в горсти. 
И что теперь? - По ледяным ступеням 
крыльца сбегать в объятья темноты, 
топтаться там, где танцевала ты, 
беситься и вздыхать попеременно,
и в комнате с белеющим окном 
вычерчивать зигзаги босиком - 
волной печали о бетон причала. 
Предчувствие зимы заполнит грудь, 
и стихнет плеск, замёрзнув. - "Не забудь!" - 
Уже и губы повторять устали.
..^..











* * *

Раненый стриж на асфальте. Пустая ладонь.
Ножницы крыльев что губы - трепещут - не тронь!
Мгла пятерни обвивает истошное сердце
сквозь плёнку век. И на этот внезапный вопрос
здесь - ни ответить всерьёз,
ни отвертеться.

- Гибель моя - дело дня, и едва ли успеть
грубой шершавой заботе вернуть и воспеть
хрупкие - нить проводов - и прозрачные - ночь,
залитая фонарными вспышками, - перья.
Как согревало их солнце! Теперь я -
память, несомая прочь.

Мальчик торопится, верит, смягчает шаги.
Хлебные крошки. Кормушка чердачной доски
в стружке и скорби. Так встретить зарю - для стрижа
значит себя потерять, вот потом удивится
тот, кто ладонью поймал неподвижную птицу
и обнимает спеша...

Не оглянуться, не высказать, не уберечь.
Ветер над пухом шуршит погребальную речь,
пылью присыпав его. Но всё так же беспечен
братьев моих легкокрылый охотничий свист,
Бог мой всё так же лучист,
и я вторю им - по-человечьи!
..^..










* * *

                      Памяти Осипа Мандельштама 

То ли тень, то ли дом. Переливами пыли
под лучами искрился пролом -
так, что в рёбрах каркаса дрожали и плыли
отпечатки беззвучных времён.

Груды щебня и тряпок пестрели, и ямы
оттеняли свою глубину,
штукатуркой одетые стены упрямо
с неизбежным играли в войну.

Белизна потолка в разноцветных разводах -
не то след от потёков, не то
полустёртые фрески в любую погоду
осеняли камней решето...

И ничто не колеблет картины.
На замёрзших губах января
мат и лай просклоняют нескладное имя...
- Жалко? - Сволочи? - Зря?

- Даже верное эхо не знает дороги
к тем местам, где я ныне стою,
только память и луч всё подходят к порогу
и стучатся в страницу мою!

..^..















  * * * 

         Ю. И. Пармёнову

Август. Распаренный воздух
стиснут в изгибах оград.
То похотливо, то грозно
взгляды по коже скользят.

Сумрак ложится на плечи,
кто-то прилёг у ворот.
Сквозь непонятные речи
хрип саксофона плывёт

мимо фонтанов и арок,
между шатрами кафе, -
то ли случайный подарок,
то ли бродяга-Орфей

в мареве стены колышет.
Над куполами церквей
дымка заката. Всё ниже
сеть тополиных ветвей.

Музыка смолкла, и старый
гул поднялся и поплыл.
Мастер, с улыбкой усталой
брови подняв, закурил.

Рядом смеются и спорят,
мелочь в футляре бренчит,
на завитушках забора
с пивом мальчишка сидит.

Всё. Покатилось, как прежде.
Только в остывших словах -
память о некой надежде,
выдохнутой второпях.
..^.. 








  * * * 

Вкус речи этой - освой-ка!
Гнильцу голубого сальца.
Снег чаек пал на помойку
хавать "Чувство конца".

Беги на пустынный берег,
всезнайка-постмодернист,
из кокона утлой веры
прыгай - но обернись:

лес книг, а идёт охота
за мхами - в землю глаза.
Сквозь траур несут кого-то -
флаги и образа.

Сошлись финал и Начало,
и дружно вьют пузыри,
а лодка не знает причала -
в вихрях пены... Смотри

теперь, как солнцем согреты
и горечь, и жажда твоя
хлестать заменитель света,
раниться о края.
..^..









  * * * 

Больше светлой печали! Ещё
одиночества под небесами
с остановленным временем - в счёт
неслучившегося между нами.

Перечёркнутых судеб листы
ускользают сквозь пальцы,
шелестят: "Только ты, только ты
не летишь, а застыл постояльцем".

Холст предзимья как стираный тюль,
пропитавшийся воздухом - серым
и глухим. Смуглолицый июль
если был здесь, то напрочь утерян.

Не ученье ли смерти кругом?
Не намёк ли заботливой силы,
заходящей в прижизненный дом, -
для репризы могильной?

Вот и аудитория лип
с тополями притихла, готовясь
различать в выражении лиц
ту же многострадальную повесть.

Что ей нужно ещё от тебя,
переполненного звуком жизни,
и глядящего вспять
на поля своей личной отчизны?

Как уметь претворить и её
голоса? Что в конце, что в начале -
одиноким бесстрашием, ну а ещё
лучше - светлой печалью...
..^..

всё в исп.  В. Луцкера