для тех, кто слушает стихи

Павел
Антокольский:

(01.07.1896 - 09.10.1978)




ПЕСНЯ ДОЖДЯ(Вы спите? Вы кончили? Я начинаю...)      

  mp3  

1903 K

ЭКСПРЕССИОНИСТЫ("Толпа метавшихся метафор...")      

  mp3  

3160 K










ПЕСНЯ ДОЖДЯ

Вы спите? Вы кончили? Я начинаю.
Тяжелая наша работа ночная.

Гранильщик асфальтов, и стекол, и крыш —
Я тоже несчастен. Я тоже Париж.

Под музыку желоба вой мой затянут.
В осколках бутылок, в обрезках жестянок,

Дыханием мусорных свалок дыша,
Он тоже столетний. Он тоже душа.

Бульвары бензином и розами пахнут.
Мокра моя шляпа. И ворот распахнут.

Размотанный шарф романтичен и рыж.
Он тоже загадка. Он тоже Париж.

Усните. Вам снятся осады Бастилий
И стены гостиниц, где вы не гостили,

И сильные чувства, каких и следа
Нет ни у меня, ни у вас, господа.
                                          1928
..^..   




 ЭКСПРЕССИОНИСТЫ 

Толпа метавшихся метафор
Вошла в музеи и в кафе —
Плясать и петь, как рослый кафр,
И двигать скалы, как Орфей…

Её сортировали спешно.
В продажу худший сорт пошел.
А с дорогим, понятно, смешан
Был спирт и девка голышом.

И вот, пресытясь алкоголем,
Библиотеки исчерпав, 
Спит ужас, глиняный как Голем
В их размозженных черепах.

И стужа под пальто их шарит, 
И ливень - тайный их агент.
По дымной карте полушарий
Они ползут в огне легенд.

Им помнится, как непогода
Шла, растянувшись на сто лет,
Легла с четырнадцатого года
Походной картой на столе.

Как пораженческое небо
И пацифистская трава
Молили молнийную небыль
Признать их древние права.

Им двадцать лет с тех пор осталось,
Но им, наивным, ясно все -
И негрского оркестра старость,
И смерть на лицах Пикассо.

И смех, и смысл вещей, и гений,
И тот раскрашенный лубок, -
Тот глыбами земных гниений 
Галлюцинирующий бог.

Летят года над городами.
Вопросы дня стоят ребром.
Врачи, священники и дамы
Суют им Библию и бром.

Остался гул в склерозных венах,
Гул времени в глухих ушах.
Сквозь вихорь измерений энных
Протезов раздается шаг.

Футляр от скрипки, детский гробик -
Все порослоодной травой...
Зародыш крепко спит в утробе
С большой, как тыква, головой.
                                                      1923
..^..






всё в исп.  В. Луцкера

Белле Ахмадулиной Не трактир, так чужая таверна. Не сейчас, так в столетье любом. Я молюсь на тебя суеверно, На коленях и до полу лбом. Родилась ты ни позже, ни раньше, Чем могла свою суть оценить. Между нами, дитя-великанша, Протянулась ничтожная нить. Эта нить — удивленье и горечь,— Сколько прожито рядом годов В гущине поэтических сборищ, Где дурак на бессмертье готов! Не робей, если ты оробела. Не замри, если ты замерла. Здравствуй, Чудо по имени Белла Ахмадулина, птенчик орла! 1974 Ремесло Вне сильных чувств и важных категорий, Без бурных сцен в сиянье тысяч свеч, Неприбранное будничное горе – Единственная стоящая вещь. Одень её в шелка или в железо, Дай ей одно иль множество имен, Какие там подробности ни лезут, Но если ты несчастлив и умён, И если звон последних медных денег Знаком тебе, и вышел твой табак, И если так пошло твоё паденье, Так мешкотно и незаметно так… Тогда не спи всю ночь. Крепись, товарищ! Еще не все потеряно. Еще На собранной золе ты песню сваришь, Чтобы другим дышалось горячо. Ты будешь весь в поту, в соленой пене – Не человек, а отданное в рост Немое медленное упоенье Тумана, ветра, времени и звезд. Ночь бредит рынком, руганью и рванью. Чужая жизнь! В ней места нет двоим. Но есть у ночи это дарованье – Казаться собеседником твоим. * * * Леди Гамильтон Это было в полуночном брянском лесу – Рассказал нам экран про чужую красу. Про заморскую женщину с ясным лицом, Со счастливою жизнью и горьким концом. Без неё в Трафальгарском бою умирал Её славный любовник, лихой адмирал Лишь холодная, злая морская вода Била в борт корабельный: «Прощай навсегда!» Да бортовые пушки ревели во мгле. И осталась вдовой на британской земле Та прелестная леди, с обугленным ртом. И не помнила леди, что было потом. В старом Брянском лесу, у могучих дубов, Услыхали бойцы про чужую любовь. И запели бойцы о своей дорогой, Как прощались-клялись под крещенской пургой. И один и другой, Самокруткой дымя Вспоминали, что ждет, не дождется семья, Что вся милая жизнь продолжается в ней… И хотелось им петь и нежней, и грустней. И прижаться друг к другу тесней, и не спать, И смотреть на мельканье экрана опять… И допеть все любимые песни свои, - Потому что война – это дело любви! Пусть оторван от милой на тысячу лет, Пусть устал и небрит, раньше времени сед, Пусть огнём опален, до костей пропылен… Защищающий Родину – трижды влюблён! Что творится в осеннюю ночь, Как слабеют растенья сухие, Как, не в силах друг дружке помочь, Отдаются на милость стихии! Как в предсмертном ознобе, в бреду Кверху тянутся пальцами веток, И свою понимают беду, И взахлеб ее пьют напоследок! Но редеет ненастная мгла. Обозначились контуры жизни – Там, где изморозь к утру легла, Где свершились цветочные тризны. А вселенная строит свой дом, И лелеет живых, и взрослеет, И хмелеет в тумане седом, И в былом ничего не жалеет!